Сергей Мосияш - Фельдмаршал Борис Шереметев

Как ни гадали на совете, все же решили почти единогласно: надо уходить. Один фельдмаршал колебался, словно предчувствуя указ царя.

И он буквально через день после консилиума воспоследовал: «Извольте итить в Померанию, несмотря на польские дела, в каком бы состоянии они ни были. Буде же по саксонским интригам король прусский будет писать, чтоб в Польше остаться, то все равно идите в Померанию и там советуйтесь с нашими министрами, кои в Померании обретаются».

Ознакомив Репнина с указом, фельдмаршал спросил:

— Ну, что скажешь, Аникита Иванович?

— Черт-те знает, что творится, — пожал плечами князь. — Как будто нас там ждут не дождутся. Не хотели нас к Штральзунду подпускать, дабы трофеями не делиться. А сейчас тем более мы там им не нужны. Неужели государь не понимает этого?

— Да все он понимает! Он намечает десант в Швецию, потому и не хочет нас отзывать.

Вслед за указом прибыл и представитель царя, князь Василий Владимирович Долгорукий, ныне уже армейский генерал-лейтенант и гвардии подполковник.

Третьего января 1716 года он появился в Шверине — ставке фельдмаршала.

— Ба-а, Василий Владимирович! — воскликнул радостно Шереметев. — Не иначе опять меня понукать? А?

— Отнюдь, Борис Петрович, прислан я к вам в помощники, как сказал государь, для лучшего исправления положенных дел.

Старые друзья обнялись. Оба искренне были рады встрече.

— Ох, князь Василий, тут, брат, я не воюю, а кружусь в дыму дипломатии. Затуркали меня союзнички, один говорит: иди туда. Другой кричит: туда нельзя. Третий вопит: только не ко мне. И с провиантом плохо, прямо зарез. Ныне распорядился ставить солдат на квартиры к обывателям, как на постой. Зима ведь.

— А Август?

— Что Август? Как только Карл бежал, он мне на дверь указал, уходи, мол. А чтоб мне не было обидно, вот кавалерию вручил, орден Белого Орла. Кабы из этого «Орла» суп варить можно было.

Если раньше присутствие представителя царя в армии раздражало Шереметева, то ныне он был только рад появлению Долгорукого…

— Ну, Василий Владимирович, у меня словно гора с плеч долой. Берите бразды в свои руки, не получается из меня дипломат. Ныне же пошлю приказ по дивизиям исполнять ваши приказы, как мои.

— Спасибо за доверие, Борис Петрович, — улыбался Долгорукий. — Государь решил, чтоб здесь получше укрепиться, выдать свою племянницу Екатерину Ивановну {280} 280 Екатерина Ивановна (1691–1733) — дочь царя Ивана Алексеевича и царицы Прасковьи. В 1716 г. Петр выдал замуж свою племянницу за Карла-Леопольда, герцога Мекленбург-Шверинского. Дочь Екатерины, Анна, в 1740–1741 гг. была правительницей России. за герцога Мекленбургского Карла-Леопольда. Сейчас герцога Толстой обхаживает.

— Петр Андреевич?

— Он самый. Союзникам сей брак не нравится, боятся царя. Распускают слух, что-де брак сей будет незаконный, мол, герцог еще с первой женой не развелся.

— Он что, действительно не развелся?

— Кто его знает. Вот Толстой сейчас и выясняет это. Во всяком случае, в феврале, Борис Петрович, вам надлежит передвинуться к Данцигу, там намечается свадьба герцога с Екатериной Ивановной.

— А почему не в Мекленбурге?

— В том-то и штука. Столица Мекленбурга, Висмар, пока у шведов в руках. Государь и обещает герцогу сразу после свадьбы вернуть ему этот город.

— Понятно. Мудро, мудро, ничего не скажешь. Будет повод атаковать Висмар.

— Кроме того, к Данцигу у государя есть большие претензии. По конвенции тринадцатого года Данциг обязался прекратить торговлю со Швецией и выставить четыре капера против нее. Ни того ни другого Данциг не выполнил. Царь весьма сердит на сей град, грозится вылечить его «пилюлями», то бишь бомбами.

Во второй половине февраля фельдмаршал из Шверина переехал в Данциг, куда через месяц прибыл царь. Шереметев с некоторой опаской ждал его, и предчувствие не обмануло старика.

— Это что ж, Борис Петрович, вы опять за старое, — начал с ходу пенять царь. — У воевод забираете себе лошадей, с населения деньги.

— Так ведь, ваше величество, я сам не забирал, познанский воевода сам подарил мне цуг лошадей с коляской, а брат его — жеребца под седлом.

— Тоже подарил? — прищурился сердито Петр.

— Тоже, ваше величество.

— За что ж они так одаривают вас? А? Не знаете? А я знаю. Чтоб вы с них полегче спрашивали за провиант. И вообще, сколько у вас лошадей? Лично, лично в вашем обозе?

— Не считал, государь, — вздохнул фельдмаршал.

— Так я вам скажу: почти триста. Куда вам столько?

Что мог ответить на это Борис Петрович? Однако признался:

— Для завода, государь.

— Для какого завода?

— Ну, для племени. Я ведь не абы какого беру жеребца альбо кобылу, а токмо добрых кровей. Хочу под Москвой конный завод образовать. А для этого, сами понимаете, хорошие производители понадобятся.

Кажется, это признание несколько остудило гнев царя. Помолчав, молвил:

— Ну если для завода, тогда конечно. А деньги?

— Но, государь, мне всю эту домашность содержать надо. Не полезу же я в казенную кассу. А некие обыватели вместо овса желают деньгами расклад возмещать. Не отказывать же?

— Ладно. За десант ни с кем разговора не вел?

— Нет, государь. Чаю я, после бегства Карла они успокоились и вряд ли согласятся на десант.

— А мне нужен десант, иначе шведа не наклонить к миру. Вон твой друг Апраксин под Гангутом разбил их флот {281} 281 …Апраксин под Гангутом разбил их флот… — В Гангугском сражении 1714 г. регулярный русский флот одержал победу над шведским флотом, генерал-адмирал Ф. Апраксин командовал гребным флотом (99 галер и скампавей, 15 тыс. человек). , и ничего, не отбил их охоту к драке. Жаль, пока флот у нас на Балтике не столь велик, а то бы я обошелся без союзников, сам бы Стокгольм тряхнул. Здесь главное склонить Данию, у нее хороший флот. Теперь я сам с королями займусь, а то прусский Фридрих-Вильгельм {282} 282 Прусский Фридрих-Вильгельм — Фридрих-Вильгельм I (1688–1740) — прусский король с 1713 г., из династии Гогенцоллернов. Получил прозвище «фельдфебель на троне». При нем Пруссия стала сильным милитаризованным государством, он вербовал солдат по всей Европе (М. Ломоносов насильно был привлечен в ряды его армии). клянется мне в любви, а в деле стесняется.

— Да он и ко мне очень ласков был, — признался Шереметев. — Даже в угодьях своих позволил охотиться.

— И охотились, граф?

— Был грех, государь.

— На Карлуса надо было охотиться, на Карлуса, Борис Петрович.

— Так они ж не пустили нас к Штральзунду: сами, мол, управимся. Я бы там крепость так обложил, мышь бы не проскочила, а они короля упустили.

— Что теперь после драки кулаками махать. Это что у вас? — Царь наконец обратил внимание на новый орден фельдмаршала.