Сергей Мосияш - Фельдмаршал Борис Шереметев

Но Меншиков! Вот кого и уговаривать не надо было. Даже в отрубании голов преуспел. Наливаясь вечером вином в доме Лефорта, похвалялся:

— Ноне двадцать штук оттяпал. Ни разу не промахнулся. Во!

Кого волокли на плаху, а кого и в петлю. Перед окнами кельи царевны Софьи Алексеевны повесили шестерых стрельцов для устрашения монахини Сусанны, так наречена была царевна после насильного пострижения и навечно заперта в монастыре. Снимать повешенных было не велено.

— Пусть любуется, змея, на свое деяние, — сказал Петр, убежденный в том, что именно она — его сестра — подвигла стрельцов на бунт.

Вот в такую Москву, залитую кровью и слезами, въехал Борис Петрович со своими спутниками. Хотел он явиться во дворец на следующий день, но уже ввечеру примчался от царя посыльный: «Извольте к государю».

— Ба-а! — вскричал царь, увидев в дверях кабинета Шереметева в коротком до колен кафтане, чисто выбритого, с крестом на груди. — Вот порадовал, Борис Петрович!

Он шагнул к нему навстречу, обнял, поцеловал. Отстранив от себя, оглядел с ног до головы.

— Молодцом! Ей-ей, молодцом! Не знал бы, подумал, герцог европейский. И кавалер уже. А? Алексаш, глянь-ка на крест Мальтийский.

Меншиков смотрел издали, не подошел, заметил:

— Однако наш Андрей Первозванный {92} 92 …наш Андрей Первозванный. — Первый российский орден Святого апостола Андрея Первозванного, учрежден около 1698 г. Носил имя апостола Андрея, почитавшегося со времен Киевской Руси святым пророком Русской земли. Это орден царей, высших сановников и генералитета. Орденские знаки могли быть пожалованы с бриллиантовыми украшениями. По уставу наследники кавалера должны были вернуть орден в казну. Шереметев был четвертым кавалером ордена, Петр — шестым. лучше будет.

— Нам его сначала надо утвердить, изготовить, а потом и заслужить. А тут, пожалуйста, среди нас уже и кавалер. Поздравляю, Борис Петрович. Искренне рад за тебя. Ну, садись, рассказывай.

— С чего начать-то, государь? С Польши?

— С Польши не надо, мне Август рассказывал, как тебя из тюрьмы выручал.

— С Вены?

— В Вене я был после тебя, все знаю свеженькое.

— Я ждал тебя, государь. Везде говорил, что ты обязательно приедешь. Готовил почву, как ты изволил выразиться.

— Сам видишь, стрельцы взбунтовались, трон зашатался, и вместо Венеции пришлось домой правиться, розыск учинять. Да, пожалуй, и за Венецию нечего спрашивать. Они спелись с Веной, замирились с султаном. Теперь, пожалуй, наш черед подошел, Борис Петрович.

— Мириться с Портой?

— Ну да. Придется поворачивать оружие с зюйда на норд.

— Швеция?

— Она самая.

— Но у нас же мир с ней.

— Какой это мир, кавалер? Позор, а не мир. Вся Ингрия, которая испокон была наша, под шведом ныне. А Орешек? Новгородцы строили, а ныне там шведы сидят, да еще ж и переименовали в Нотебург, чтоб всякую память о русском происхождении стереть.

— Тогда, конечно, государь, с Портой мир нужен любой ценой, — согласился Борис Петрович.

— Вот именно, любой ценой. И цена будет немалая. Султана к миру наклонять только силой можно. Вон австрийцы при Зенте расколошматили его, сразу пардону запросил.

— Мы тоже его били изрядно, государь. При Азове хотя бы. При Казыкермене.

— Ну, в Казыкермене, допустим, ты не турок колотил, кавалер, татар крымских.

— Но они ж союзники султана.

— Эти союзники, пожалуй, вредней самого султана будут. Но ничего. Я на Воронеже флот готовлю, в апреле очистится Дон, повезу своих послов чрезвычайных к султану на кораблях. Это его сразу убедит в нашей силе.

— А кто поедет послами?

— Украинцев Емельян да Чередеев Иван. Я уж их навастриваю на то, чтоб без мира не ворочались.

— Да, пожалуй, ни Венеция, ни Мальта не настроены ныне драться всерьез с султаном, государь.

— Про Венецию мне Толстой докладывал, он на две недели раньше тебя прибыл. А ты уж про Мальту скажи, что там хорошего, поучительного для нас есть?

— Крепость там изрядная, государь. Не случайно турки на ней зубы сломали. Но мню я, к наступлению рыцари не годятся.

— Отчего так-то?

— Да мало их, государь. Пожалуй, и тысячи не наберется. Более об обороне орден думает.

— А флот?

— Флот в основном галерный, и тоже невелик, на каперов турецких и годен. Вот у Венеции флот изрядный, но она более к торговле ныне наклоняется, хотя в прошлом всегда на море побеждала турок. Тем и гордится.

— Да, — вздохнул Петр, — жаль, не доехал я до нее. Жаль.

— И дож, и магистр очень ждали тебя, государь.

Царь достал из кармана глиняную трубку, набил табаком, прикурил от свечи, пустил клуб дыма, усмехнувшись, спросил Шереметева:

— Что, кавалер? Сам не закурил в Европах?

— Нет, государь.

— А я вот, вишь, выучился.

— Однако худа наука-то. Грех ведь это, Петр Алексеевич.

— Что делать, Борис Петрович, не согрешишь — не покаешься. Ты ныне как настроен? Не хочешь ли с нами к Лефорту с Ивашкой Хмельницким потягаться? А?

— Так я ведь только с дороги, государь. Баню велел топить.

— Ну хорошо. Банься. Но завтрева будь готов. Из Воронежа, кстати, и твой друг подъедет. Апраксин. Там не только с Хмельницким свидишься, но и о деле потолкуем. Ну и кавалерией своей блеснешь. Мы ведь тоже свой орден недавно придумали, Андрея Первозванного имени, он изряднее Мальтийского будет, носиться будет у сердца, так что и от пули беречь станет. И статут у него построже Мальтийского, только за победу над врагом получить сможешь.

— Но мне и этот не за так дали, государь. За казыкерменскую победу.

— Ладно, ладно, победитель! То, что в прошлом было, не в счет. Готовься к новым, Борис Петрович.

— Как прикажешь, государь.

— Придет время, прикажу, кавалер. Оно не за горами, востри саблю, драй стремена.

В мыльню отправился Шереметев в сопровождении адъютанта и дворецкого. Распластавшись на полке большим, грузным телом, лежал в бездумье, наслаждаясь теплом и хлестким веником. Парку веничком любил Борис Петрович, так что дворецкому с адъютантом приходилось сменяться, чтобы досыта напарить воеводу.

— Ну, как государь встретил? — допытывался Алешка.

— Хорошо.

— Что сказал?

— Сказал, чтоб ты парил получше.

Видно было, что боярин не хотел говорить со слугой об аудиенции у царя, не считал нужным. Но Курбатов липуч был что лист банный. Переждав чуток, снова допытывался:

— Поди, ругал?

— Ругал.

— За что?

— За тебя, дурака. Плесни квасу на каменку.

Курбатов приказ боярина переадресовал адъютанту:

— Петро, оглох, че ли? Бздани квасом.

Савелов «бзданул». Квасное пахучее облако взмыло с шипением над каменкой. Потом, пока боярин, спустившись с полка, смывал на лавке отпарившуюся грязь и пот, адъютант с дворецким по очереди нахлестывали друг дружку на освободившемся полке.