Роберт Крайтон - Тайна Санта-Виттории

Однако больше всего волнений вызывала стена в Римских погребах.

— Как там идут дела — растет она? — спрашивали люди.

— Растет, растет, — отвечал Бомболини.

Но работа подвигалась медленно. Факелы светили плохо и дымили, и люди едва держались на ногах от усталости. Однако Бомболини не лгал: стена росла, и все знали, что она будет расти, пока не вырастет. К одиннадцати часам она достигла двух футов, к полудню — шести, а к тому времени, когда люди поели супа с хлебом и старики и иные из женщин уснули, подходила уже к восьми. В час дня в город приехал мальчишка на муле с доброй вестью. Он сообщил, что стена будет закончена к двум часам, то есть за три часа до появления немцев.

Без четверти два Итало Бомболини, и Туфа, и Пьетросанто, и Витторини, и Фабио, и Роберто, и еще двадцать членов Большого Совета Санта-Виттории прошли через Толстые ворота и начали спускаться с горы. Время от времени они останавливались, прислушиваясь, не раздастся ли свисток, но все было тихо, и они продолжали свой путь.

Люди проделали хорошую работу. Они проделали отличную работу. Можно даже сказать, едва ли на всем земном шаре найдутся люди, которые сумели бы за такое короткое время и в таких условиях возвести подобную стену. Впрочем, то, что итальянцы настоящие гении во всем, что касается камня и кирпича, — это вовсе не похвальба, а факт, установленный и подтвержденный историей.

От самого пола в том месте у задней стены Большой залы, где прежде был вход в дальний погреб, и до сводчатого потолка высились кирпичи, уложенные с таким тщанием, так аккуратно пригнанные к старой кирпичной стене, что казалось, они сами собой тут выросли, а не были положены рукой человека.

— Вы сделали великое дело для себя и для народа Санта-Виттории, — сказал Бомболини и заплакал.

То, что еще утром было зияющим отверстием, которое вело в большой древний погреб, полный вина, сейчас превратилось в прочную гладкую стену. И погреб и вино исчезли.

Многие уже спали прямо на полу, а другие, слишком уставшие, чтобы что-то слышать или даже спать, сидели, прислонясь к стене, и поэтому почти никто — во всяком случае в первую минуту — не услышал того, что сказал Туфа.

— Эту стену придется разрушить, — сказал Туфа.

Те, кто расслышал его слова или хотел расслышать, повернулись к нему.

— Почему, Туфа? — спросил кто-то.

— Стену придется разрушить, — повторил он. У Туфы временами бывает такой холодный, отчужденный, бесстрастный голос, что всем показалось, будто это сказал не он, а как бы эхо прокатилось по погребу.

— Она никуда не годится, — сказал он. — Эта стена никуда не годится. Придется ее разрушить.

Никто не заметил, как Луиджи Казамассима, возглавлявший каменщиков, поднялся со своего места у стены и, подойдя сзади к Туфе, схватил его за горло.

— Ты что, рехнулся, Туфа! — крикнул Луиджи. — Ты — фашист. Тебя наняли немцы. — Он повернулся к остальным: — Не слушайте Туфу!

— Ты говоришь так, Луиджи, потому что знаешь, что я прав.

Казамассима выпустил Туфу, тот повернулся к нему и произнес тихо, но не зло:

— Надо было тебе остановить работу, Луиджи. Надо было набраться мужества и остановить работу.

— Не могли мы остановиться, — сказал Луиджи. — Слишком мы устали, чтобы останавливаться. Мы только и могли, что вкалывать и вкалывать.

Тут все повернулись к фальшивой стене и теперь уже увидели сами.

— Да она же лезет в глаза, как новая могила, — сказал кто-то.

— Как монах в борделе, — сказал Баббалуче.

Мотоколонна капитана фон Прума должна была двинуться с площади Фроссимбоне в направлении Константиновых ворот в два тридцать пополудни, и вот в два двадцать пять фельдфебель Трауб отдал приказ завести моторы. Мотор у грузовичка завелся, но мотор у мотоцикла молчал. Трауб слез с седла мотоцикла, извинился перед капитаном фон Прумом, который сидел в коляске, и, опустившись на колени, принялся обследовать мотор. Хайнзик смотрел на него через плечо.

— Это свечи, — сказал ефрейтор. — Какая-то сволочь украла ваши свечи. Трауб совсем сник.

— Мне потребуется два дня, чтобы добыть эти свечи, — сказал он.

Хайнзик успокаивающе положил руку Траубу на плечо.

— Сейчас предпримем экспедицию, — сказал он.

И пошел по улочке, ответвлявшейся от площади; дойдя до велосипедов, стоявших в ряд на теневой стороне под маскировочной сеткой, он посмотрел вверх и вниз по улочке, нырнул под сетку и через две-три минуты снова появился на площади, поигрывая украденными свечами.

— В Италии, — сказал Хайнзик, — надо и вести себя, как «макаронники». Обирать этих мерзавцев, где только можно.

И вот всего с минутным опозданием мотоколонна двинулась к городским воротам. Мотоцикл ехал впереди, позади него — грузовичок, который под присмотром Хайнзика вел солдат. В кузове грузовичка, тесно прижавшись друг к другу, сидели еще пятеро солдат, а за грузовичком ехало орудие двойного назначения. У ворот им пришлось остановиться для проверки документов.

— Не хотел бы я ехать туда наверх, — заметил один из немецких солдат, стоявших на посту. — Ввосьмером-то!

Итальянского же солдата, стоявшего на посту, это расстроило.

— Что же людей-то так мало? — заметил он. — Это оскорбительно — неужели не ясно? Было бы человек пятьдесят, сто — ну, тогда ничего не поделаешь. Но восемь!.. Им же придется драться — хотя бы для того, чтоб защитить свою честь.

— А может, у них вовсе и нет чести, — сказал один из немцев.

Итальянец почувствовал себя задетым,

— Ты их оскорбляешь, — сказал он. — Предупреждаю тебя. Этим ты оскорбляешь меня.

Все рассмеялись.

Все равно, не хотел бы я лезть туда наверх, — повторил немец.

— Рассказать им насчет «бескровной победы», герр капитан? — спросил Трауб.

" Нет, пусть сами узнают, почитав историю, — сказал фон Прум.

В самом начале четвертого из караульной у ворот вышел сержант и вручил фельдфебелю Траубу пропуск на выезд мотоколонны.

— Санта-Виттория, да? — спросил он.

— Так точно. Санда-Виддория, — подтвердил Трауб. Они спустились вниз по длинному пологому склону, что идет от Монтефальконе к Речному шоссе, и затем повернули налево, в сторону Санта-Виттории. Движения на дороге не было, и, хотя небольшие ямки от пулеметного обстрела с воздуха создавали тряску, немцы получали удовольствие от езды. Дорога из Монтефальконе славится своей красотой. Сегодня туристы выходят здесь из автобусов и снимают дорогу и окрестности, так что, наверно, здесь и в самом деле красиво. Но люди, родившиеся тут, этого не замечают. Дорога для них — это враг, которого нужно одолеть, она измеряется количеством пролитого пота и потраченных часов.

А капитан фон Прум наслаждался. Он радовался тому, что они сдвинулись наконец с места, и ему не терпелось поскорее приступить к претворению в жизнь своих идей.