Оливия Кулидж - Египетские приключения

– Естественно, – согласился сапожник. – Так тебе и надо, тебе и твоей дочери.

– Насколько я знаю, моя дочь хотела примирить Тинро и Туи, – сказал золотых дел мастер самодовольно, – тем более что она испытывает к Тинро сочувствие и симпатию.

– Ты хочешь сказать, что… – прервал его красильщик удивленно.

Золотых дел мастер кивнул.

– Это означает, что закончились мои бесплатные обеды, – с сожалением сказал он. – Но тем не менее я все же извлек некоторую пользу из своего плана, да и в конце концов Тинро – отличная пара для моей дочери!

Еще не взошло солнце, когда мать стала собираться на реку, чтобы занять хорошее место для стирки, не преминув напомнить мне, что я должен заботиться о доме.

– Наши негодники соседи положили глаз на мой талисман, – ворчала она, разламывая на куски твердый темный хлеб, который подавала нам на завтрак. – Почти все они воры, и позволю себе заметить, что в городе немного домов, где нашелся бы такой же красивый талисман, как мой.

Я искренне пообещал заботиться о талисмане.

– Не выходи из дому, – приказала мать. – И никаких игр на улице.

– Ладно, мам.

Старый Мути, живший по соседству, начал тарабанить в перегородку так, что маленькие кусочки сухой грязи засыпали весь пол.

– Иду! – заторопилась мать, взвалив корзину с грязным бельем на плечи. – Я не разрешаю вам трогать хлеб до моего прихода. В нашем доме почти не осталось еды. – С этим словами она вышла.

Я и отец сидели в темноте скрестив ноги, не зажигая лампы, чтобы сэкономить масло, и медленно жевали хлеб, наблюдая, как слабый серый свет в дверном проеме становился светлее. Отец дал мне глоток пива. Он всегда так делал, когда мы оставались одни, при этом молчал, приберегая силы для долгого рабочего дня, в течение которого ему приходилось таскать тяжести на длинных веревках. Когда очертания домов на другой стороне улицы, видных в дверном проеме, стали четкими, отец вышел, шаркая ногами, как делают все рабочие, чтобы не растрачивать силы. Я закончил свой завтрак в одиночестве.

Работа по дому не заняла много времени. Я расправил тростниковые подстилки, служившие нам постелью, несколько раз провел по грязному полу метлой из прутьев, и мне показалось, что комната стала чистой. Я внимательно осмотрел кувшин, в котором хранилось зерно, и глиняную печать, которой он был запечатан. Неплохо было бы пожевать горсточку зерна, и я бы не упустил случая сделать это, но знал, что получу трепку, если мать обнаружит, что кувшин открывали.

Я не посмел сломать печать на кувшине с зерном, поставил его на место и направился к двери, чтобы выглянуть на улицу. Я вспомнил, что мне надо было еще подмести улицу перед домом. Моя мама воспитывалась в зажиточном доме. Вокруг дома был двор, а посередине двора росло инжирное дерево, под которым обычно отдыхали хозяева. Она так и не смогла привыкнуть к коркам от дыни и к рыбьим головам, которые люди выбрасывали на улицу и которые обычно скапливались около нашей двери, потому что мы жили в конце улицы, прямо у городской стены. Я поднял пару гнилых луковиц и изо всей силы швырнул их, прицелившись в пятую дверь, где, как я знал, жили девчонки, слишком трусливые, чтобы отругать меня. К несчастью, луковицы попали в дом Сети, а так как он знал, что у нас был день стирки, не раздумывая швырнул их обратно, причем вернулись они гораздо быстрее. Одна попала мне точно в лоб, когда я выглядывал из-за двери. Какое счастье, что я не начал уборку улицы с чего-нибудь потяжелее.

После этого не было смысла продолжать уборку улицы. Сети был по крайней мере на два года старше меня и достаточно рослым, чтобы уже ходить на работу со своим отцом, чего и я желал от всей души.

– Я покажу тебе, как бросать мусор к моему двору! – вопил он. – Я соберу половину рыбьих голов со всего города и свалю их перед вашей дверью, и только посмей не убрать их!

Он отлично знал, что мама выпорет меня, если ей придется переступать через мусор, когда она вернется домой.

Теперь не приходилось ожидать ничего хорошего, если день так ужасно начался. Мои друзья были уже на улице, и, если бы не Сети, я мог бы присоединиться к ним. В городе увлекались новой игрой, которую уже знали все дети, и мы играли в нее всего лишь три или четыре дня. Мы чертили на земле квадраты ногой и бросали черепок от разбитого горшка, а потом прыгали на одной ноге из одного квадрата в другой, пиная эту битку. Это была хорошая игра, потому что мы загадывали победителя и могли выиграть веревку, или цветной камень, или кусок настоящей медной проволоки. Накануне вечером отец принес мне сокровище, стоящее действительно хорошего пари, – кусок от плитки, выброшенной строителями от нового дворца фараона, с изображением головы утки.

Я решил забраться на крышу, взяв с собой голову моей утки, и наблюдал оттуда, что делали мои друзья. Позже, когда все успокоится, я смогу спуститься и участвовать в игре. Но, хорошенько подумав, я пошел к глиняному сундуку, в котором хранились самые ценные вещи, и достал талисман. Пока я буду на крыше, кто-то может войти, и поэтому я решил, что талисман надежнее взять с собой.

Талисман матери, плоское, широкое оплечье, вышитое крошечными синими бусинками, расположенными близко друг к другу, сзади свисавший широкой полосой, на которой ярко-красными нитками были вышиты священные знаки, передавался в маминой семье из поколения в поколение и всегда доставался самому красивому ребенку. Мать, единственная из одиннадцати детей, кому достался талисман, очень верила, что когда-нибудь наступит день, и эта драгоценная вещь принесет ей необыкновенную удачу, тем более что до сих пор ей в жизни не очень везло.

Маленькие дети никогда не носили одежду, и я не был исключением. Только в дни праздников я надевал короткое опоясание, поэтому мне ничего другого не оставалось, как надеть оплечье-талисман на себя так, что красные знаки, свисавшие вдоль спины между лопатками, отпугивали дьяволов, как если бы у меня на затылке были глаза. Когда я вырасту, талисман будет моим, хотя, честно говоря, это не делает чести единственному ребенку в семье.

Распластавшись на животе на краю крыши, я свесил голову и наблюдал за игрой, происходящей на улице. Тая стояла на одной ноге во втором квадрате покачиваясь и не сводила взгляда с осколка от горшка, который лежал прямо у линии третьего квадрата. Я знал, как трудно выиграть в таком положении: Тая должна прыгнуть в третий квадрат и одновременно пнуть битку в четвертый так, чтобы не коснуться ногой линии. Девочка зажала в руке яркий красноватый камень, и в ее глазах сверкали слезы от страха, что она может проиграть.