Роберт Гулрик - Верная жена

Назад уже не повернуть. К тому же куда ей возвращаться? В тот экипаж к матери, в летнюю грозу с кадетами? К маленькой милой сестре? К тем дням, когда ничего еще не произошло?

Кэтрин закрыла шкаф, тщательно вымылась водой из железного кувшина и выкинула все мысли из головы. Она избавилась от запаха секса и ни о чем не жалела.

Облачившись в костюм порядочной женщины, она без страха отправилась по темным улицам той части Сент-Луиса, куда никто не ходил без необходимости. В отеле «Плантерс» Кэтрин забылась крепким сном невинной девушки; пение птички поднимало ее к ангелам.

Она не могла остановиться. Свобода стала для нее чем-то вроде наркотика. Кэтрин написала Труиту и сообщила, что прогресс налицо, хотя и медленный. Пообещала, что Энди — так она называла в своих письмах любовника — приедет домой.

Каждый день она навещала Антонио. И уже не боялась Фиска и Мэллоя, с которыми теперь не виделась. Кэтрин предполагала, что они притаились, но зашла слишком далеко, чтобы об этом беспокоиться.

Любовники занимались сексом — иногда яростные десять минут, иногда до тех пор, пока темнота не сменялась светом, а затем опять темнотой. Потом она вынимала из шкафа платье, и они гуляли. Ели устрицы, пили шампанское.

Когда Антонио забывал о своей ненависти к Труиту, он был по-детски очарователен. С ним она снова чувствовала себя девочкой. Все для нее было свежо и возможно. Снова и снова он рассказывал о своих путешествиях, о смешных привычках людей, которые ему встречались. Все это выглядело невинно — бесконечные приключения мальчишки, который так и не повзрослел. Его смех был, точно чистая вода, сверкающая на солнце, сбегающая со скал в весеннем лесу.

Тони заставлял ее смеяться. С Труитом она никогда не смеялась. Тот был разносторонним и хорошим человеком, но с ним Кэтрин не было весело.

Иногда по ночам, когда с Тони слетала бравада и он лежал обнаженный, тонкий и уязвимый в ее объятиях, он признавался, что на самом деле одинок, ему приходится бороться за каждый доллар. У него нет ни матери, ни отца, ни дома, в который можно было бы прийти. Но когда он сидел за столом с устрицами и шампанским, жизнь его, казалось, была наполнена светом и чистыми простынями.

Кэтрин верила, когда Тони говорил о ее красоте, о том, что она никогда ему не надоедает.

Она наведывалась в пивные бары, где он играл на фортепьяно. Флиртовала с другими у него на глазах, зная, что он ничего не может поделать. Иногда из-за нее вспыхивали драки. Принаряженные рабочие, разъярившись, боролись друг с другом, а она даже не привставала из-за стола.

Потом они отправлялись в притоны, где китаянки раздевали их, обертывали в шелк, массировали обнаженные тела теплыми душистыми маслами и давали им шарики опиума, черные, эластичные, точно резина. Домой они возвращались на рассвете, Кэтрин переодевалась в ту одежду, в которой приходила к нему, и возвращалась в отель «Плантерс». Иногда ей не удавалось попасть ключом в замок, и сонный портье ей помогал. Спала она мало, несколько часов между рассветом и полуднем, и просыпалась под птичье пение.

Затем пила крепкий черный кофе и почти ничего не ела, разве что золотистый тост с мармеладом. Иногда днем в библиотеке она почти теряла сознание от голода. Возле стопки книг лежали ее лайковые перчатки.

Она изучала информацию о выращивании роз. Почти чувствовала, как шипы колют ей кожу, ощущала запах крови на тыльной стороне руки. Она была не такой, какой явилась к Ральфу Труиту, но и не такой, какой видел ее Тони Моретти. И сама не понимала, какая ее сущность настоящая, а какая фальшивая.

В городе Кэтрин повидала многих старых друзей: Хэтти Рено, Энни Маккри, Маргарет, Луизу и Хоуп, Джо Лямура, Тедди Клондайка. Заглядывала в любой уголок в поисках своей сестры Алисы, которая жила где-то на этих улицах и вращалась в этих кругах, если хорошо себя чувствовала. Когда-то Кэтрин часто брала Алису в цирк и в оперу. Но сестры нигде не было, и никто не знал, где она.

Кэтрин покупала сестре книги, которые та никогда не читала. Покупала украшения, которые Алиса либо теряла, либо кому-то отдавала. Кэтрин старалась спасти хоть что-то в этом мире — подарить сестре радость, стать ей подругой, но не преуспела даже в этом.

У нее было желание отыскать Алису и отвезти в Висконсин, окунуть в белизну просторов в надежде на полное исцеление. Кэтрин нарядила бы сестру в одежды Эмилии: пусть подметает подолом длинную лестницу виллы и ходит на высоких каблуках по залу с фресками на стенах. Пусть станет ребенком в зачарованной стране, двери в которую распахнула Кэтрин. До сих пор Кэтрин верила, что может спасти сестру.

— Забудь ее, — посоветовала Хэтти Рено, — Несколько месяцев ее никто не видел. А в последний раз, говорят, она выглядела ужасно. Никто не общался с ней, и ей было все равно. Мне было за нее стыдно.

— Она моя сестра.

— Она плохой человек, она упряма и больна. Ей не нужна крыша над головой. Она совсем одичала Мужчины уже не обращают на нее внимания.

— У нее никогда не было настоящей крыши над головой.

— И ты мечтаешь дать ей эту крышу. Пока она жива. Ты и кто еще? Кто будет платить?

Кэтрин ни словом не обмолвилась о Ральфе Труите. Не объяснила мотивов своего отъезда. В Чикаго ничему не удивлялись. Они думали, что знают причину: свежая кровь, новые мужчины с новыми деньгами.

— Я. Пока Алиса жива.

Антонио нуждался в Кэтрин, и эту потребность трудно было объяснить словами. Кэтрин принимала ее как знак восхищения. Она ошибалась. Это была привычка, пристрастие, но не любовь, хотя он часто уверял в обратном.

Иногда Кэтрин понимала это с ясностью, вызывавшей боль, точно от удара ножом. Например, когда она сидела в ночной рубашке в тихом гостиничном номере и держала на ладони алую птичку, которая клевала булку.

Да, Моретти был устроен иначе. Для него Кэтрин была той, кто постоянно держит его в напряжении. И она настолько в нем нуждалась, что стала уязвимой и незащищенной, в отличие от других его женщин. Антонио был на несколько лет моложе. Был ее последней попыткой задержать молодость. И поэтому мог позволить себе все, что угодно: обожать ее, награждать пощечинами, целовать ноги. Кэтрин выполняла все его просьбы. Она была старше, теряла обаяние молодости, и в этом отчасти заключался ее интерес к нему, словно она допивала остаток вина в бокале. Она сделает все, что нужно. Сделает это. Смерть отца стала для Антонио куском, застрявшим в горле, непреодолимой ставкой в покере. Он готов был ждать, но недолго.

Он засыпал, засунув пальцы внутрь ее, а просыпаясь, слизывал мускус. Она отдавалась ему и во время менструаций, и когда бывала пьяна, и когда спала. Его аппетит и ее желание были бесконечны. Порой она являлась к нему в скромных платьях, и его это возбуждало, он словно занимался сексом с незнакомой женщиной.