Александр Филимонов - Проигравший.Тиберий

Но по следам Германика ринулся Гней Пизон. Торопясь в Антиохию, столицу Сирии, где ему предстояло выполнять служебные обязанности, он тем не менее не пожалел времени на то, чтобы испортить добрые впечатления, возникшие повсюду от визитов Германика, а главное — заявить всему миру, что он, хоть и обязан подчиняться новому наместнику Востока, совершенно этого не желает и нисколько Германика не боится. В Афинах, например, Пизон обрушился на жителей с ругательной речью, называя их потомками рабов и прочего сброда, потому что подлинные афиняне, мол, все погибли в давнишних войнах. И они, говорил Пизон, недостойны уважительного отношения, только такое ничтожество, как Германик, может находить с ними общий язык! Причиной гнева Пизона в данном случае было не одно желание навредить Германику. Некий Теофил, которому Пизон был должен немалую сумму, как раз находился под судом за подлог, и Пизон попросил городских властей помиловать его, надеясь, и не без оснований, что Теофил в благодарность не станет требовать с него возвращения долга. Но Пизону было отказано.

Слухи о поведении Гнея Пизона дошли до Родоса, где поселился Германик. Рассказы о злобных нападках, с которыми Пизон повсюду обрушивался на него, не столько рассердили, сколько удивили Германика. С чего бы это? Никаких личных счетов к нему у Пизона нет и быть не может — их сферы деятельности ни разу не пересекались. Разве что Пизон был родственником Арминия — но ведь это чушь. Зачем этот человек намеренно портит отношения со своим будущим начальником, еще не доехав до Сирии?

Понятливей всех в окружении Германика оказалась Агриппина. Она сразу заподозрила, что поведение Пизона и его супруги Планцины обусловлено не одной только природной наглостью — не такие уж они безмозглые дураки, чтобы не понять, какими неприятностями им это грозит. Следовательно, и Пизон и Планцина уверены в том, что их защитят. Но кто Может защитить их от гнева наместника, облеченного императорскими полномочиями? Только два человека — Тиберий и Ливия. Своими подозрениями Агриппина поделилась с мужем, и Германик, возможно, впервые в жизни задумался о том, что бабка и приемный отец вполне могут желать его смерти, как могли желать смерти его отца и всех других членов рода Юлиев и Клавдиев, что умерли за последнюю пару десятилетий. Он поверил доводам Агриппины, от которых раньше, как благонамеренный гражданин, отмахивался, и пообещал ей, что будет отныне очень осторожен и внимателен в отношениях с Пизоном.

Вскоре Пизон отправился на Родос. Как бы он ни кичился своим нежеланием подчиняться Германику, но без предварительного посещения наместника его будущее губернаторство не имело бы законной силы. И Пизон не решился нарушить субординацию, тем более что губернатором Сирии он стать все-таки очень хотел, надеясь поправить там свои финансовые дела. Он уже промотал одно состояние, награбленное им много, лет назад, во время губернаторства в Испании (Август даже вынужден был отозвать Пизона оттуда, удовлетворяя многочисленные жалобы местных властей на его жестокость и непомерную алчность). И теперь так же намеревался грабить Сирию.

Произошел один случай, весьма показательный для определения личностей обоих — Германика и Пизона. Когда корабль Пизона уже подходил к Родосу, внезапно разразилась сильная буря. С высокого мыса Германик и его приближенные наблюдали, как корабль Пизона (ясно был виден его вымпел), потеряв управление, несется на скалы. Было очевидно, что матросы ничего не смогут противопоставить буре, так как мачта сломалась, парусами стало управлять невозможно, а весла гребцов выглядели просто насмешкой над силой шторма.

Все, кто стоял рядом с Германиком, радовались такому неожиданному решению проблемы. Не иначе, как боги помогают Германику! Еще немного — и корабль, как яйцо об стенку, стукнет о скалу, и Пизон с Планциной вместе со своими черными замыслами отправятся на дно, где им самое место. Неплохой обед выйдет для рыб и омаров!

Но Германик не мог просто так стоять и смотреть, как погибают люди. Пусть даже такие, как Гней Пизон и его жена. Он распорядился немедленно вывести из гавани две триремы — на помощь терпящим бедствие. Его пытались вразумить, но он и слышать ничего не хотел.

Триремы подошли к кораблю Пизона как раз вовремя. Его удалось подцепить на буксир и с невероятным трудом, но все же благополучно оттащить в гавань, под надежную защиту мола.

Первое, что сделал Пизон, встретившись с Германиком, — это налетел на него с руганью, обвиняя в том, что Германик нарочно медлил с помощью, так как надеялся, что Пизон погибнет. Худшего оскорбления, заявил Пизон, он не получал никогда в жизни. И разумеется, этого Германику не простит.

От такой наглости даже уравновешенный Германик мог выйти из себя. Но он сдержался, так как Пизон был значительно старше годами, и Германик ограничился лишь тем, что резко оборвал поток ругани и холодно заявил, что Пизон может считать аудиенцию законченной. Пизон тут же повернулся и ушел. На следующий день бури уже не было, и он отправился в Антиохию.

По прибытии на место новой службы Пизон принялся действовать. Первым делом он занялся армией: став во главе расположенных в Сирии легионов, сместил всех офицеров, которые ему показались слишком требовательными и дисциплинированными, а значит, не годились для осуществления намеченного плана. На освободившиеся должности Пизон назначал своих ставленников — тех, кто выказывал ему личную преданность, а также таких, которые отличались грубостью и распущенным поведением. Вместе с этим он щедро раздавал солдатам подарки, всячески потворствовал им, поощрял вольности, недопустимые в римском войске. Эти меры принесли ожидаемый Пизоном результат: в короткое время армия разложилась настолько, что напоминала скорее не армию, а разнузданную толпу. Солдаты самовольно покидали расположение лагеря, пьянствовали, грабили местное население, устраивали в городах целые побоища. Все они при этом обожали Пизона, позволявшего им вести такую веселую жизнь, и в один голос называли его отцом легионов. Разумеется, беспорядки в войске Пизон намеревался списать на плохое управление со стороны Германика и доложить о том Тиберию.

От мужа не отставала и Планцина. Она, нарушая правила поведения, приличествующие женщине, сама принялась командовать армией, организуя конные учения и занятия маршировкой. При этом она явно пародировала Агриппину, которая была известна своим героическим поступком — принятием на себя командования солдатами возле моста на Рейне. Планцина из кожи вон лезла, насмехаясь над Агриппиной и Германиком, во весь голос рассказывая солдатам разные несусветные сплетни про них. И многие из солдат выражали удовольствие по случаю того, что ими командует такой веселый начальник, как Планцина.