Александр Филимонов - Проигравший.Тиберий

Не нужно никакого правления, кроме страха, думал Тиберий. Если люди боятся — они послушны. Не прав был Сеян, который в один прекрасный день много возомнил о себе и перестал бояться.

Тиберий заставил бояться всех.

И сам он тоже боится — потому всегда и выигрывает.

Кстати, о Ливилле. Он не стал казнить ее на ступенях Слез, а отдал матери. Антония сама решила казнить ее — и казнила по своему усмотрению. Она заперла Ливиллу без воды и пищи — и уморила голодом и жаждой. Ливилла умирала несколько дней, крики ее были слышны во всем доме. Но сердце матери не дрогнуло: вот что значит страх. Пусть не за свою жизнь, а всего лишь — за честь семьи, но все же страх.

Много удивительных открытий можно сделать, если занимаешься только собой и думаешь все время о себе. И конечно, имеешь для этого все возможности. Вырабатывается свойство замечать самые незаметные мелочи, самые невидимые связи явлений. Открытия ждут тебя на каждом шагу. Смотришь, например, на свой палец, и вдруг тебя осенит: а ведь там, куда ты уйдешь непременно, этот привычный кусочек плоти, что так долго и исправно тебе служил, уже не понадобится. Но что будет вместо него? Ведь нельзя же себе представить, что в загробной жизни не понадобятся руки, ноги. Твой палец вместе с остальной требухой сгорит на костре и все же останется при тебе. И тогда ты сможешь посмотреть на него совсем другими глазами. А глаза? И так далее.

И до чего же становится себя жаль! Причем — обоих— и того, кто сгорит в погребальном пламени, и того, кто уйдет за роковую черту: Жаль вдвойне! Но люди, что тебя окружают — все до одного бездушные и черствые, — не хотят делить с тобой эту жалость. Им нет дела до твоих страданий, ночных мучительных раздумий и тайных слез, проливаемых над горькой судьбой, которая обязательно должна привести тебя к смерти. Могли бы и догадаться и посочувствовать, хотя бы для виду — ведь всем известно, что у императора по утрам бывают красные заплаканные глаза!

Утро дарит облегчение и вселяет страх перед будущей ночью, тоже неотвратимой, как и смерть. Боги даруют нам долгий день для того, чтобы мы могли получше подготовиться к ночи: набраться сил духовных и истощить силы телесные. Телесные силы как раз стали истощаться очень легко — стоит немного погулять по лесным тропинкам или проплыть десяток-другой саженей, и до самого ужина лежишь пластом. А поешь — и сразу клонит в сон.

Еще одно открытие: время, оказывается, тоже двулико, как и человеческая сущность. Оно тянется медленно, словно не очень хорошо разогретая смола, и тем не менее — летит как стрела, пущенная из лука: не догонишь, не ухватишь за хвост, не повернешь вспять.

Все вокруг лгут и суетятся, чтобы урвать кусок с императорского стола. Лжет Калигула, постоянно уверяя в своей преданности, едва ноги не целуя. Лжет Макрон, докладывая, что в Риме наступил такой порядок, какого еще не было со дня основания великого города. Известно, из доверительных источников, Макрону неподвластных, что он откровенно грабит население, каждый квартал, каждую лавку обложил данью, словно губернатор — варварскую страну. Богатеет с каждым днем, скоро станет богаче самого императора. Был бы в Риме честный человек, исполняющий обязанности квестора, надзирающего за налогами, финансами и казной — все штучки Макрона немедленно всплыли бы. Но квестором назначен Калигула, и он наверняка имеет свою долю в доходах ворюги Макрона. Ничего, пусть воруют. Пока воруют — больше ни о чем не будут думать. Не станут затевать заговора — не до того.

Плохо, что народ очень недоволен. Идеальный народ — тот, у которого сочетаются страх и довольство жизнью. Добиться этого легко, а вот сохранить трудно. Народ напуганный, но имеющий кусок хлеба для желудка и вдоволь зрелищ для глаз — это большая ценность. А Макрон, Калигула и им подобные вырывают у народа хлеб прямо изо рта. А император оказывается виноват. Из тех же доверительных источников известно, что на городских стенах все чаще появляются оскорбительные надписи, что в театрах и цирках находят все больше подметных писем, где перечисляются — и откуда им все известно? — императорские пороки и так называемые преступления. Модной, словно любовная песенка, стала вот какая тема: старый Тиберий, мол, совокупляется со свиньей, и эта свинья живет на его вилле в роскоши и неге. А Тиберий только лишь хотел несколько раз попробовать свинью — но не решился! Только хотел! А им и это известно. Им все про него известно, кроме главного: что он живой человек и страдает от людского непонимания.

Все лгут. Лжет Кокцей Нерва, — правда, не знает, что лжет, — говоря об исторической неизбежности кровавых репрессий один раз в семьдесят — сто лет. Сел бы на трон вместо Тиберия Германик — и еще семьдесят лет не случилось бы никаких репрессий, кроме казни Сеяна, который все равно бы не ушел от своей судьбы. Если бы Нерва хоть чуть-чуть осудил чрезмерную жестокость Тиберия, призвал бы его к милосердию — было бы несравнимо легче жить, зная, что возле тебя находится хотя бы один порядочный человек. А значит, ты и сам не совсем полный и законченный негодяй, раз такой человек согласен жить рядом с тобой.

Лжет даже Фрасилл. И всегда лгал, всегда. Дело не в его дурацких предсказаниях (которые пусть и сбывались, но еще надо посмотреть почему. Не потому ли, что Тиберий сам всегда делал верные ходы?), а в том, что лжет по мелочам. Говорил, что у него есть египетская диковинка — мумия, умеющая двигаться и говорить, хотя и не совсем внятно. И что же? Тиберию в конце концов стало любопытно: а вдруг и правда сушеный египтянин заговорит? Явился к Фрасиллу и потребовал показать. Тот давай оправдываться, и звезды, мол, расположены неблагоприятно, и ветер дует откуда-то не оттуда. Подводил к своей трубе со стеклами, заставлял смотреть. Ну хорошо. Тиберий тогда прямо спросил: как должны располагаться твои звезды и какие должны быть прочие условия, чтобы эта вяленая человечина замычала? Фрасиллу деваться некуда — перечислил. Тиберий записал. И дождался, когда все нужные признаки оказались налицо. Опять к Фрасиллу: демонстрируй. Тот попытался было напустить туману, зубы императору заговорить. Но потом — честно сказал, что уже много лет не может заставить мумию двигаться: наверное, она умерла, как умирает все, что способно производить действия и издавать звуки.

А жаль. С годами у Тиберия сильно возрос интерес ко всякого рода диковинам. Что он, собственно говоря, видел в жизни? Озлобленную солдатню, воняющих потом германцев, паннонцев в лохматых шапках, горы и леса, леса и горы. Множество разных негодяев, шлюх, извращенцев, ненависть, презрение, смерть и кровь. В общем — ничего необычного. Он, может, хотел в юности объехать весь мир, а ему не дали. А в мире столько разных чудес!