Александр Филимонов - Проигравший.Тиберий

Он находился в дороге три дня, покрыв расстояние в шестьсот миль и проспав лишь несколько часов — и то в повозке, которую приказал гнать не останавливаясь. Усталых лошадей он менял на каждой почтовой станции, в каждом селении, попадавшемся на его пути.

Лагерь, в котором Друз Старший залечивал поврежденную ногу, находился в самом сердце покоренных Римом германских областей — на реке Сааль, неподалеку от этого места впадавшей в Рейн. Собственно говоря, эти места только номинально считались покорными империи, потому что там не велось очевидных боевых действий и даже удавалось собирать кое-какую дань. Но германцы оставались германцами, их лояльность к власти Рима была притворной, и любой вождь, который мог собрать под свои знамена хотя бы сотню головорезов, днем и ночью мечтал о каком-нибудь «подвиге» вроде нападения на одинокий римский патруль, на обоз с продовольствием или почтовую экспедицию. Тиберий, уже находясь в полудне пути от саальского лагеря, тоже не избежал стычки с германцами. На его отряд напали внезапно, из густых зарослей, что по обе стороны дороги. В любое другое время Тиберий повел бы себя как профессиональный военный: построил бы небольшие силы в боевой порядок и атаковал сам. Причем, не смущаясь превосходством противника в численности, потому что никакая толпа варваров не выдержит римского организованного строя.

В этот раз Тиберию даже в голову не пришло воевать: жаль было тратить на это время. Друз находился совсем недалеко, и — кто знает? — может быть, его еще можно было предупредить о грозящей ему опасности. Пока германцы, вопя и размахивая дубинами, окружали его небольшой отряд, Тиберий, не отдав даже никакого распоряжения центуриону, сшиб конем двух германцев и бросился дальше. Ему вслед кинули несколько копий, но не попали. Сопровождавший его отряд, конечно, весь был уничтожен.

Уже темнело, когда Тиберий достиг места назначения. Стража, охранявшая лагерь, вначале не узнала его и встретила весьма недружелюбно, но он назвался, потребовал осветить себе лицо — и оторопевшие воины вытянулись в струнку. Он тут же спросил, как здоровье Друза. Он болен, ответили ему.

Тиберий не сразу зашел в палатку брата. Вначале, чтобы быть уверенным в своих догадках, ему нужно было повидать лекаря, посланного Ливией, и кое о чем расспросить его.

Оказалось, что сегодня утром лекарь уже уехал, сопровождаемый целым корпусом стражи, которая и привезла его сюда несколько дней назад. Очевидно, Тиберий разминулся с ним в Альпах, поехав не по той дороге.

Прибежал испуганный префект лагеря. Ему доложили, что приехало высокое римское начальство, и он не мог понять, что означает такой визит, да еще на ночь глядя. Узнав Тиберия, поприветствовал его и сокрушенно покачал головой:

— Горе, трибун, большое горе. Твой брат, наверное, не переживет этой ночи.

— Почему отпустили лекаря? — спросил Тиберий. Ему уже было все ясно, но хотелось прояснить обстановку и для других. — Как ты мог отпустить врача, когда брат так болен?

— Он сказал, что бессилен помочь. К тому же при нем было письмо императора Августа с приказом ни в чем не препятствовать. Это особенно подчеркивалось, — растерянно объяснил префект.

Не дослушав его, Тиберий прошел в палатку Друза. Войдя и опустив за собой полог, он остановился — так поразил его тяжелый запах гниющего мяса, который не могли перебить даже курившие по углам палатки благовония в треножниках из бронзы. Вестовой Друза, находившийся тут же, испуганно глянул на Тиберия и поспешно стал зажигать дополнительные светильники, чтобы братья могли как следует рассмотреть друг друга во время этой печальной встречи.

Друз лежал на высокой постели, укрытый до половины простым солдатским плащом. Рядом с постелью стоял на подставке большой таз, полный ароматической воды, и валялись на полу бинты, выпачканные кровью и гноем. Дыхание Друза было тяжелым, как во сне, но он не спал. Узнав брата, он попробовал приветствовать его — чуть шевельнул обессиленной рукой.

Тиберий подошел к постели и сел на услужливо подставленный вестовым высокий табурет. Глядя на умирающего брата, который, в сущности, уже не был тем Друзом, что раньше, и никогда им снова не будет, Тиберий подумал, что, наверное, напрасно затеял эту сумасшедшую попытку его спасти. Рисковать жизнью, пробираясь по глухим тропам среди враждебных племен, а самое главное, навлекая на себя гнев Ливии, можно было ради живого и веселого брата, а не ради этого съедаемого гангреной полутрупа. Тиберий сомневался даже — видит ли его Друз, узнаёт ли. Повидав за долгую военную службу достаточно умирающих от этого гибельного жара, Тиберий знал, что их постоянный спутник — бред, и именно в нем такие больные ищут милосердного укрытия от суровой жизненной правды, которая для них всех одна, — скоро предстоит умереть.

Друз, однако, был в сознании.

— Пришла пора прощаться, Тиберий, — тихо, но ясно произнес он, — Прости, что не встретил тебя как следует. Завтра утром, — Друз попытался улыбнуться, — тебе окажут все почести… А возможно, и мне, в последний раз… Забавно, правда?

Тиберию пришло в голову спросить — для собственной убежденности:

— Ты принимал лекарства, которые послала тебе мать?

Теперь улыбка удалась Друзу лучше.

— Нет… Не принимал. Передай матери, что ее помощь не потребовалась. Я и без ее лекарств умираю.

— Нет! — крикнул вдруг Тиберий, сам не зная зачем, — Ты не должен умирать, брат! Надо скорее отнять ногу! И тогда ты можешь поправиться!

— Поздно, — прошептал Друз. Он пошевелил пальцами, и Тиберий понял: предлагает поднять покрывало и убедиться. Заранее чувствуя отвращение к тому, что сейчас увидит, он взял укрывавший Друза солдатский плащ за самый краешек и отбросил в сторону.

Увиденное оказалось даже хуже, чем он ожидал. Бедро было красно-синим, глянцевым, словно раздутым изнутри, а голень — совсем почерневшей, и видно было, что от нее уже начали отваливаться куски сгнившей плоти. Но это было не самое страшное. Страшнее всего было то, что и другая нога, и живот Друза темнели такими же синеватыми пятнами. Ему оставалось жить совсем немного, может быть несколько минут. Тиберий медленно и осторожно прикрыл брата плащом. Надеяться (если он и надеялся на что-то) больше не приходилось. Брат уходил навсегда.

Друз тем временем впал в состояние спасительного бреда.

— Ты все-таки пришла, мама, — прошептал он, глядя мимо Тиберия с такой умиротворенной нежностью, что Тиберий не удержался и испуганно оглянулся, будто Ливия и впрямь могла быть здесь. — Мы больше не станем ссориться, правда? — спрашивал Друз невидимую Ливию. — Ты ведь меня всегда любила, мама? Дай мне воды. Дай воды в той чашке, которую я тогда разбил, помнишь?