Александр Филимонов - Проигравший.Тиберий

Итак, великая империя принялась хоронить своего повелителя. Первым делом его следовало доставить в Рим: свои останки Август завещал поместить в мавзолей, выстроенный им в свое шестое консульство в живописном месте между Фламиниевой дорогой и берегом Тибра.

Тело понесли в столицу на руках. Этой работы удостаивались только высшие магистраты городов, муниципальные декурионы и почетные граждане. Им приходилось часто сменять друг друга — не потому, что тело было тяжелым, а потому, что носильщики были людьми большей частью пожилого возраста, да их и набралось слишком много, и, чтобы хватило всем, они менялись каждые четверть мили. Стояла сильная жара, и Августа несли ночью, от захода до восхода солнца — так распорядился Тиберий. Тело уже было тронуто разложением, и на ночном холодке должно было лучше сохраниться. По обеим сторонам дороги всегда стояли толпы окрестных жителей с факелами — всем хотелось, несмотря на столь неудобный час, попрощаться с императором, и дорога, таким образом, на всем ее протяжении была хорошо освещена.

Под утро шествие останавливалось, и тело переносили в главный храм ближайшего городка. Вообще-то покойникам не место в храмах, но к Августу это правило словно бы и не относилось — и ни один местный жрец не протестовал: ведь покойный император был не человеком, а по меньшей мере полубогом. Хотя его и приходилось обкладывать бычьими пузырями с ледяной родниковой водой.

Так его несли от Нолы до самых Бовилл — предместья столицы. В Бовиллах навстречу своему императору вышло сословие всадников, ведь именно к этому сословию он по рождению принадлежал. Передавая из рук в руки, тело Августа внесли в столицу и доставили на Палатин, в его любимый дом.

В это время в сенате кипели жаркие споры по поводу устройства процедуры погребения.

Август, конечно, оставил распоряжения на этот счет. Сожжение на Марсовом поле, мавзолей. Список его деяний, вырезанный на медных досках — чтобы те стояли у входа в мавзолей. Довольно скромные пожелания, вполне соответствующие духу римской гражданской доблести. Единственная просьба — не хоронить с ним в одной усыпальнице обеих Юлий — Старшую и Младшую, потому что Август, составляя несколько лет назад погребальные распоряжения, знал наверняка, что, сколько бы ему ни осталось жить, до самой смерти он их не простит.

Но эта простота, которой хотел Август, никого не устраивала. Сенаторы наперебой предлагали все новые и новые почести. Громче всех в сенате выступал Азиний Галл, не отставал от него и Луций Аррунций. К ним обоим Август при жизни относился доброжелательно, хотя и говорил порой, что оба они мечтают об императорской власти. Возможно, желая отплатить Августу за доброе отношение, а может быть — для того, чтобы привлечь к себе побольше сенаторского внимания, они вносили предложение за предложением, чтобы придать ритуалу как можно больше торжественности. Но могла быть и еще одна причина: сенатские дебаты проходили в присутствии Тиберия, бывшего (по праву соправительства с Августом) первым среди сенаторов — принцепсом.

Азиний Галл (его Тиберий ненавидел как человека, женившегося на Випсании) предложил, чтобы тело Августа было сожжено не на Марсовом поле, а на Форуме, и процессия прошла через Триумфальные ворота, что было явным новшеством. Луций Аррунций же добавил к этим предложениям о посмертном триумфе следующее: во главе процессии следовало нести статую Победы, извлеченную из здания сената, а вслед за ней, перед телом Августа люди из знатнейших всаднических и сенаторских родов должны были нести вырезанные на медных же таблицах заголовки законов, изданных Августом, названия земель и народов, им покоренных.

Тиберий выслушивал предложения сенаторов, пока ни во что не вмешиваясь. Он сидел на самой верхней скамье, прикрыв голову полой тоги в знак траура.

Поощряемые его молчанием, сенаторы со всех сторон сыпали все новыми и новыми выдумками. Один говорил, что нужно отобрать в лучших семействах самых красивых мальчиков и девочек, чтобы они сопровождали процессию плачем и горестными песнями. Еще один сенатор потребовал, чтобы в день похорон все поснимали с пальцев золотые кольца и заменили их железными. Появлялись и более значительные предложения — перенести, например, название «август» на месяц сентябрь, потому что император родился в сентябре, а в августе как раз умер. Или записать во всех летописях время от рождения до смерти Августа как век его имени — чтобы таким он и остался для будущих поколений.

Наконец Тиберий попросил слова. Он начал говорить о том, каким скромным был Август при жизни, о том, что надо соблюсти меру в назначении ему почестей. Но запрет Тиберий успел наложить только на сожжение тела Августа на Форуме — и категорическое, потому что сам император выбрал Марсово поле. Но больше Тиберию ничего сказать не удалось: горло ему перехватило рыданием, и он надолго зашелся в плаче. Лишь немного погодя воскликнул, что хотел бы не только голоса, но и самой жизни лишиться. Затем передал своему сыну Друзу, который сидел рядом и с любопытством наблюдал за происходящим, небольшой свиток с речью для прочтения. Друз прочел эту речь при гробовой тишине, охватившей зал, — ведь это было первое официальное заявление верховной, по сути дела, власти со дня смерти императора. К сожалению, речь изобиловала общими фразами и не содержала ничего конкретного — в ней ничего даже не говорилось о том, кто унаследует престол и как это произойдет. Тиберий, от лица которого зачитывалась речь, лишь говорил, что во всем последует воле покойного Августа, означенной в завещании, а завещание будет оглашено в сенате только завтра, сразу после похорон. Сенаторы наспех утвердили некоторые из предложений (в том числе — Азиния Галла, о проносе тела под Триумфальной аркой), и на этом экстренное заседание было закончено.

Назавтра толпы народа, собравшиеся на городских улицах и вокруг Марсова поля, были приведены в некоторое замешательство огромным количеством солдат, расставленных повсюду. Это могло говорить только об одном: власти перестраховывались на случай возможных беспорядков. Надо сказать, что римляне еще не привыкли к ограничениям такого рода — до сих пор им позволялось беспрепятственно любоваться зрелищами и участвовать в общественных мероприятиях. Теперь же, видя, что и на улицах особенно не потолкаешься, и на Марсово поле, чтобы увидеть погребальный костер, удастся пройти не каждому, люди начинали подумывать: а не меняется ли в их государстве что-то к худшему? Многие тут же вспомнили родительские и дедовские рассказы о том дне, когда был убит Юлий Цезарь, и народу была возвращена свобода — тогда тоже было введено нечто вроде военного положения в Риме, но это хотя бы могло считаться оправданным, потому что не все в Риме одобряли убийство Цезаря и беспорядки действительно могли возникнуть. Но зачем так строго охранять погребение старика Августа, которого чтит каждый? Ведь император умер собственной мирной смертью. Войска на похоронах Юлия, препятствуя весьма возможному кровопролитию, защищали новый порядок, основой которого были свобода и народовластие. Какой порядок защищают солдаты сейчас? Новая власть и без того надежно защищена — достаточно лишь взглянуть на рожи этих преторианцев, что выстроились в угрожающие шеренги и изображают из себя хозяев над жизнями простых людей. Впечатление недобрых перемен усилилось, когда на всех площадях и перекрестках стали громко зачитывать эдикт Тиберия — обращение к народу с требованием соблюдать порядок и не мешать похоронам.