Александр Филимонов - Проигравший.Тиберий

Сенаторы единогласно утвердили завещание императора, но после этого сразу возникла ситуация, отдававшая неловкостью. Миллионы миллионами, но Август ничего не написал о том, кому будет передана его власть и все его должности. Забыл упомянуть о такой мелочи? Да, он представлял сенат Тиберию как своему преемнику и даже делал на эту тему официальный доклад. Но почему ни словечка в завещании?

Не хотел облегчить отцам сенаторам их работу? Или это было его еще одной последней шуткой?

Сенаторам нужно было что-то делать, чтобы с достоинством выйти из ситуации. Прошло несколько тягучих минут, а никакого предложения от них не поступило. Унизительно говорить о том, что общеизвестно, но по какой-то непонятной причине всеми умалчивается. Но кому-то же надо было начинать.

Положение спас сенатор Валерий Мессала — человек несколько глуповатый, но отличавшийся благородством осанки и жестов.

— Господа сенаторы! — произнес он, встав со скамьи и красиво подняв правую руку, как при клятве. — Мы утвердили завещание Августа Цезаря, но я прошу добавить к нему еще один пункт.

— Какой пункт? Говори! Пусть он скажет! — донеслись голоса со всех сторон.

— Я хочу обратиться к консулам, — продолжал Валерий Мессала. — Консулы Помпей и Апулей! Прошу вас меня поддержать! Я предлагаю сейчас же принести присягу новому императору — Тиберию Цезарю Августу! И в дальнейшем присягать ему ежегодно!

Сразу же Поднялся общий гомон, в котором слышались одобрение и облегчение. Оба консула, также поднявшись со своих мест, подняли правые руки, соглашаясь с Валерием. Но на них никто не смотрел. Все взгляды были направлены на Тиберия.

Он казался возмущенным — даже лысина порозовела от прилившей крови. Вскочив на ноги, он закричал хрипло:

— Мессала! Разве я просил тебя об этом? Скажи громко, чтобы все слышали!

— Нет, Тиберий Цезарь, ты меня не просил, — с достоинством, глядя Тиберию в глаза, ответил Валерий, — Я говорил по своей воле, руководствуясь интересами отечества! И впредь намерен поступать так же, хотя бы я и рисковал вызвать твой гнев!

Под восторженные крики сенаторов Тиберий сел на скамью, пожав плечами. К нему отовсюду сразу протянулось множество рук, выражающих одну общую мольбу.

— Прими власть, Тиберий!

— Управляй нами! Управляй государством!

— Цезарь! Цезарь! Император!

Тиберий сидел с каменным лицом, никак не реагируя. Но когда шум стал невыносимо громким и несколько человек, сидевших неподалеку, упали на колени, продолжая протягивать к нему умоляющие руки, он, казалось, пришел в сильное смущение — набросил полу тоги себе на голову и согнулся в три погибели, словно желая, чтобы о нем все поскорее забыли. От этого вопли сделались еще более оглушительными.

Не все из присутствующих, однако, были охвачены верноподданнической страстью. Среди сенаторов — как ни выхолощен был состав сената за последние десятилетия — все же оставались люди, принадлежавшие к древним и гордым фамилиям. С изумлением они наблюдали за поднявшейся вакханалией: при Августе такого раболепия не было.

Два закадычных друга, сенаторы Азиний Галл и Квинт Гатерий, как раз были представителями аристократических родов. Пользуясь тем, что за общим шумом их никто не слышит, они громко разговаривали.

— Бедный Рим! — насмешливо сказал Гатерий. — Того и гляди, он получит правителя не хуже, чем какой-нибудь восточный деспот. Посмотри на них, Галл! Они сейчас ему ноги станут целовать, мерзавцы!

— А чего ты хочешь от них, Гатерий? — презрительно выпятил нижнюю губу Азиний Галл. — Это же бывшие лавочники, выкупившие себе когда-то всадничество. Среди них даже сыновья вольноотпущенников есть, и ты знаешь кто.

— Но каков Тиберий! Вот увидишь — он сейчас начнет отказываться от императорской власти, — сказал Квинт Гатерий, — Это по нему видно. Но зачем он так поступает? Хочет подольше понаслаждаться спектаклем? Да ведь он никогда не был большим охотником до зрелищ!

— Ничего тут нет странного, — ответил Галл. — Его станут упрашивать, он будет отказываться, но дня через три согласится. Кто тогда сможет упрекнуть нашего Тиберия в том, что он узурпатор? Он лишь согласился на всеобщую просьбу — вот и все. И не одни мы — весь Рим станет просить его. И вместе с властью Тиберий получит в руки отличный козырь.

— Да уж, несомненно, — сказал Гатерий. И, придвинувшись поближе к уху товарища, вполголоса произнес: — Что бы сейчас кричали сенаторы, если бы Германик вместе с войском вошел в Рим?

Они понимающе переглянулись. Потом Галл, увидев несколько направленных на себя неодобрительных взглядов — чего это они расселись, когда все вокруг стоят и умоляют, — незаметно подмигнул Гатерию, поднялся на ноги и зычно, перекрывая всех, прокричал:

— Слово Тиберию! Дайте ему слово! Отпустите его!

Последняя фраза относилась к двум сенаторам, которые уже доползли до Тиберия и обнимали ему ноги, крепко ухватившись, как тонущий хватается за проплывающее мимо скользкое и противное, но такое спасительное бревно.

Тиберий (он снова был с открытой головой) оттолкнул от себя податливые сенаторские тела и встал. Крики захлебывались, стихали. Он дождался, пока стало возможно говорить, не повышая голоса и в своей медлительной манере начал:

— Отцы сенаторы! Друзья! Я выслушал вас и теперь прошу выслушать меня и отнестись к моим словам с пониманием и уважением. То, о чем вы просите меня, я выполнить не могу. Я уже немолод. Мне пятьдесят шесть лет, и у меня слабое здоровье. Вы хотите взвалить на мои старые плечи непосильный груз. Я не могу его нести…

Договорить Тиберию не дали. Едва смысл его речи стал доходить до сенаторов, как они опять подняли крик. Теперь уже не двое, а человек двадцать ползли к нему, чтобы ухватиться за тогу. Азиний Галл подмигнул Гатерию, бровью указав на этих льстецов:

— Видел бы Германик. Уж он привел бы их в чувство!

— Можно не сомневаться, — согласился Гатерий и вполголоса сказал: — Если бы Германик был здесь, уважаемые сенаторы сейчас занимались бы одним вопросом: кто же все-таки приказал убить Постума? И ставлю голову в заклад — докопались бы до истины.

Галл мимолетно приложил палец к губам, показывая, что лишнего говорить не нужно. Оба собеседника вновь обратили взгляды на Тиберия, который поднял руку и требовал тишины.

И опять ему дали говорить, и опять он повел медленную и тяжеловесную речь, наполненную жалобами на здоровье (это при его-то бычьей шее и широченных плечах), на непомерную тяжесть ответственности. И его снова прервали. Так повторялось несколько раз.

Наконец, делая вид, что устал спорить, Тиберий обратился к консулам с просьбой прекратить заседание. Завтра надо будет продолжить, сказал он, — и, возможно, господа сенаторы сумеют найти кого-нибудь, более достойного, чем он, быть единовластным правителем.