Зигфрид Обермайер - Под знаком змеи.Клеопатра

— Ты не справляешься с Аспазией…

— Или она со мной! — возразил я.

— Это все равно. Во всяком случае, ты несчастлив, это каждый заметит. — Я горько рассмеялся.

— О нет, Ирас, не каждый. Ты первая, кто заговорил со мной об этом.

— Стало быть, я права?

Я кивнул.

— Почему я должен это скрывать от тебя? Я слишком поторопился с женитьбой и теперь думаю, что пошел на это только из уважения к семье.

— И ты примирился с тем, что будешь несчастным всю свою оставшуюся жизнь?

Это прозвучало как вопрос, и я ответил на него другим:

— А что я должен делать? Убить Аспазию? Отослать ее обратно к матери? Поколотить ее, чтобы она образумилась? Что ты мне посоветуешь?

— Займи ее чем-нибудь! Здесь полно услужливых рабов, и для жены личного врача может быть выполнено любое желание. У вас есть крыша над головой, есть что подать на стол, вы можете не отказывать себе в развлечениях. Прогулка на лодке? Пожалуйста! Игра в мяч прохладным вечером, поездка в Фарос, чтобы проиграть там в кости несколько драхм, — для этого всегда можно найти время и спутника. Мы с Шармион каждый день стараемся выкроить хотя бы часок посвободней, а твоя жена не знает, куда ей деть двенадцать часов днем, да и ночью она, похоже, тоже ничем не занимается.

Я молча опустил голову.

— Я права?

Большие темные глаза взглянули на меня с необычайной серьезностью. Я пошутил:

— Мы могли бы заставить ее ревновать…

— Как?

— Если бы ты впустила меня в свою комнату…

— Нет, — ответила она твердо и решительно. — Ты женат, и царица это вовсе не одобрила бы.

— Антоний тоже был женат, в то время как спал с царицей.

Этого мне не следовало говорить. Глаза ее загорелись от возмущения.

— Как ты смеешь сравнивать себя и меня с нашей божественной царицей и с императором? Врача и горничную — с Исидой и Дионисом? Неужели ты это серьезно?

— Успокойся, Ирас, это была шутка — довольно неудачная, прости.

И все же я и по сей день убежден, что Ирас уступила бы моей настойчивости, если бы я тогда проявил ее.

Наконец в моей лечебнице все было готово. Салмо не терпелось выступить в роли моего помощника, специально снятая квартира давно ожидала нас. Однако Аспазия с помощью хитрости и всевозможных интриг все задерживала наш отъезд из Брухейона. Ей даже удалось привлечь на свою сторону строгую Шармион, которая, в отличие от Ирас, не замечала, как обстоят у нас дела.

Высокая и стройная македонянка спросила меня однажды, почему мне так не нравится жизнь при дворе и зачем мне непременно нужна практика в городе.

— Здесь тебя все ценят, и царица к тебе благосклонна. Твоя жена тоже считает, что твое место здесь, а не за Стенами дворца. Из десяти твоих пациентов восемь обратятся к тебе просто из любопытства, потому что ты личный врач царицы.

— Я и останусь им, — заверил я ее, — а моя лечебница устроена с согласия царицы.

В качестве последнего средства, чтобы уговорить меня, Аспазия решила стать на некоторое время послушной и разыграла в постели страсть, которую она едва ли испытывала. В результате она забеременела, однако жалованье личного врача не было рассчитано на растущую семью.

Бедная Аспазия — именно ее старание уговорить меня любым способом и привело в конце концов к тому, что мы должны были переехать на нашу новую квартиру в городе, и ей пришлось стать домашней хозяйкой, а не блестящей придворной дамой, как она мечтала.

Ей пришлось примириться с этим, а ее беременность пригодилась ей в качестве предлога, чтобы вновь меня отвергать. На одном из семейных праздников, не помню, по какому поводу, Аспазия познакомилась с Рут, женой Салмо. И представьте себе, жена моего слуги сразу же отлично поладила с моей, несмотря на различие в их общественном положении. Моя лечебница находилась с восточной стороны Брухейона, недалеко от еврейского квартала, так что они могли видеться довольно часто.

Мои надежды на то, что рождение ребенка внесет наконец порядок в нашу семью, оказались напрасными — скорее, случилось совсем наоборот. Несмотря на обращение к харитам [45] Хариты — в греческой мифологии богини красоты и радости, воплощающие вечно юное начало жизни. и щедрые жертвы перед их алтарем, роды были долгими и болезненными. Схватки продолжались около двадцати часов, и под конец у бедной Аспазии не было даже сил кричать.

Во всем этом она обвинила вовсе не ребенка, а меня — так сказать, первопричину. Как только она пришла в себя, то поклялась мне, что ни за что не будет терпеть подобные мучения во второй раз. И если уж я не могу без этого обойтись, то мне придется использовать для любовных утех какую-нибудь рабыню. В ответ на такое однозначное высказывание я только покачал головой.

В одном только я добился своего: я покончил с нашей семейной традицией давать мальчикам имена олимпийцев. Я назвал своего сына Герофилом, в честь знаменитого врача, жившего в Александрии при Птолемее I. Это он объяснил, что наши мысли и чувства зарождаются не в сердце, а в мозгу, он понял, чему соответствуют удары пульса, и с помощью многочисленных операций на трупах изучил строение внутренних органов человека. Медицина обязана ему. очень многим. И таким образом мой мальчик получил не только великое имя, но и пример для подражания.

Что же касается моей семейной жизни, то Аспазия оказалась заботливой матерью и прилежной хозяйкой, однако она никогда не простила мне, что я разрушил ее мечты о прекрасной и беззаботной придворной жизни и обрек ее на жизнь за стенами Брухейона.

Салмо был единственным, с кем я мог бы обсудить эту проблему, но он советовал мне всегда только одно:

— Заставь ее — это твое законное право супруга! Когда у нас родился первый ребенок, с Рут тоже случился подобный припадок, однако я объявил ей, что буду ежедневно бить ее — и однажды я это действительно сделал, — пока она не образумится. И должен сказать, что теперь она вполне охотно идет со мной в постель.

Я покачал головой.

— Нет, так я не могу. Не верю, что битьем можно чего-нибудь добиться. Может, она и пустит меня в кровать, но просто покорно раздвинет ноги и будет лежать, как труп, — нет, уж лучше я пойду в публичный дом.

Время от времени я так и поступал, но потом моя жизнь изменилась настолько, что семья сначала отошла на задний план, а потом мне и вовсе стало не до нее.

К этому времени все яснее становилось, что Алекс оказался предателем по отношению к царице. Может, и не следовало бы так думать и говорить, но ведь на него возлагали такие надежды, когда посылали в Рим, а за все эти месяцы от него только и слышали, что отговорки, извинения и просьбы о терпении.

Зато кое-кто другой оказался в Риме более удачлив — а именно Ирод, свергнутый тетрарх Иудеи. Сенат утвердил его правителем, с помощью римлян он вернулся в свою страну, захватил Иерусалим и приказал казнить узурпатора Антигона.