Питер Грин - Смех Афродиты. Роман о Сафо с острова Лесбос

Я попыталась рассмеяться:

— Тебя послушать, так это самое сказочное место на свете. — Мое сердце казалось мне холодным, твердым, скачущим комочком, с которым я никак не могла совладать.

— Любезная Сафо, — извиняясь, сказал Арион. — Давай так: если устанешь от меня, можешь смело меня прервать. — Его пушистые брови подскочили вверх, как от радости. — Да, это действительно зачарованное место — столь богатое, столь плодородное, что не поверишь своим чувствам. В огромных лесах полно всякого зверья и птицы, роскошные пастбища, пшеничные поля, простирающиеся до самого горизонта, огромные имения, богатые дома! Ну и, конечно, прекрасные живопись и музыка — искусства здесь приживаются и множатся, как любые живые существа. В общем, такое сказочное богатство, что чуть ли не видишь, как блестит золото в этой черной земле.

Хлопал над нашими головами парус, корабль бежал строго на запад, по направлению к таящемуся во мгле устью залива. Мы, как всегда, сидели на корме. Рулевой стоял с нами рядом, опершись на огромное кормило; его лицо было смуглым, изборожденным морщинами и столь бесстрастным, что он скорее походил на вырезанную из дерева скульптуру. Только глаза его не теряли бдительности, а иногда — или это мне только казалось? — они устремлялись на Ариона, и в них вспыхивало насмешливое удовольствие.

— Милый мой, — сказала Хлоя своему благоверному, блестя сережками и вертясь, как волчок, в вихре юбок цвета липовых листьев. — Посмотри, ну разве она не самое изящное создание, которое тебе когда-либо встречалось! Она как статуэточка из слоновой кости! — Хлоя взяла меня за руку и пустилась в пляс от радости и волнения. — Елена, должно быть, сошла с ума. Ну почему, почему она нам не сказала! Ликург, она ведь твоя сестрица, как ты можешь это объяснить?

Ликург, которому, как видно, льстило, что его дражайшая половина брызжет счастьем, как дитя, при малейшем к тому поводу, улыбнулся и сказал:

— Возможно, хотела доставить тебе нежданную радость. Она же знает, как ты обожаешь сюрпризы. — Потом он повернулся ко мне, не спускавшей глаз с восторженной Хлои (она была похожа на игривого щеночка!), и сказал: — Ничего, Сафо, она у меня всегда такая. А сейчас тебе надо отдохнуть, небось устала после долгого пути.

— Она великолепна! — от чистого сердца сказала я.

Еще бы: я ожидала увидеть нечто сугубо уравновешенное, умудренное опытом многих лет, и вообще, готовилась испытать совершеннейшее разочарование, если не полное презрение, — и вот передо мной удивительная красавица сицилийка! Я глядела на нее, полная восторженного очарования, — удивительная кожа, похожая на густые свежевзбитые сливки, зачесанные назад блестящие черные волосы, скифские золотые браслеты, изумрудные серьги и ожерелье, от которых, казалось, становился еще ярче природный зеленый цвет ее глаз. «Она похожа на кошку, — подумала я, — на красивую избалованную кошку». Во мне взыграло неодолимое желание погладить ее и послушать, как она мурлычет.

— Ах, что за глазки у этой крошки, милый мой, что за удивительная таинственная улыбка!

Она еще крепче сжала мою руку, так что я почувствовала давление ее длинных, как зерна миндаля, ногтей. Как оказалось, ногти у нее тоже кошачьи…

— Перестань, Хлоя! Не смущай бедное дитя!

Но я догадалась, что если кто и был смущен, так это сам Ликург.

Скажу честно, я готова была подпрыгнуть выше луны. Впервые в жизни кто-то сказал от чистого сердца, что я красивая! Такая страстная оценка в глазах Хлои была ободряющей и неопровержимой, как солнце после бури.

Все мое тело светилось от сознания, что кто-то назвал меня красавицей. Казалось, в любом уголке моего тела могла вспыхнуть искра и заняться огонь. Тайный стыд и отвращение к собственному телу, которое я в себе взлелеяла потому, что моя мама так учила к нему относиться, неожиданно растаяли, утекли, исчезли, — как будто Хлоя одним простым прикосновением пальцев сняла с меня порчу. Изумительная колдунья, щедро расточающая свои чары во имя того, чтобы жизнь становилась светлее! Вдруг, глянув через ее плечо, я поймала взгляд Ариона, наблюдавшего за каждым ее движением, за каждым малейшим изменением выражения ее лица своими черными, похожими на змеиные, глазками, и я вспомнила его слова: «На этом острове больше колдуний, чем где-либо еще, кроме Фессалии». Наши руки разъединились; меня охватило жуткое чувство, что и она точно так же не спускает глаз с Ариона и могла бы описать каждое его движение.

— Премного благодарны вам, — сказал Ликург Ариону, — что вы сопровождали мою племянницу в столь дальнем путешествии. Надеюсь, — тут его лицо медленно расплылось в чарующей улыбке, — она не очень докучала вам в пути?

— Да нет, что вы, мой господин, — ответил Арион. — Мне лестно, что у меня была такая привлекательная и, не побоюсь сказать, талантливая попутчица.

«По нему не скажешь, — подумала я, — что этот просвещенный художник презирает аристократию как некий анахронизм. Он изменился в поведении, и даже голос его стал более чем почтительным, если не сказать елейным. Не таким ли тоном он разговаривал с Периандром, когда выклянчивал у него деньги?»

— А нам всем лестно, — сказал Ликург, — приветствовать столь знаменитого художника под нашей крышей. Почитаем за честь. — Он говорил таким слащавым, чрезвычайно заботливым тоном, каким воспитанные люди обыкновенно говорят с низшими по положению.

Меня позабавило, что Арион принял сказанное за чистую монету.

— Слуга позаботится о вашем багаже, — сказала Хлоя, — Поднимитесь на крышу и полюбуйтесь прекрасным видом.

Ликург повел гостя по широкой деревянной лестнице. Хлоя взяла меня под руку, и мы двинулись следом. Впереди я слышала четкие, словно отшлифованные, шаги Ариона по ступеням. Я подумала: если Хлоя похожа на кошку, то Арион ходит словно кошка. Когда мы поднялись на крышу, у меня дух захватило от широты и великолепия расстилавшейся под нами панорамы, — должно быть, это была чуть ли не наивысшая точка во всем городе. Сама крыша была плоская, с мозаичной черепицей и украшенной орнаментами мраморной балюстрадой; она обегала с трех сторон внутренний дворик. Ничего подобного я не видела в Митилене — даже Усадьба трех ветров показалась бы более чем скромной по сравнению с этой.

Всюду, насколько хватало глаз, стояли цветочные горшки и кадки; сладкий густой запах левкоев и базилика наполнял послеполуденный воздух. На низеньком столике стоял серебряный кувшин вина и вазы со свежими фруктами — яблоками, фигами, виноградом, грушами; рядом стояли блюда с медовыми пирогами. С каждой стороны стола была поставлена отделанная слоновой костью тахта с подушками, а во главе каждой тахты, точно статуи-охранники, стояли, глядя на нас в ожидании приказаний, по два домашних раба. На них были безупречно чистые одеяния, они стояли так смирно, что едва дышали. У меня самой перехватило дыхание — я никогда прежде не видела нубийцев [99] Нубийцы — жители Нубии, страны, расположенной по обеим сторонам Нила, к югу от египетского г. Сиена (современный Асуан). Нубия поставляла в Древний Египет золото, наемников, рабов, слоновую кость, ладан, эбеновое дерево. , и их непривычные глазу черные, словно выточенные, фигуры, тонкие рубцы на каждой щеке воспринимались почти как физическое потрясение.