Иван Ботвинник - Скиф

— Царь, в таком виде они никуда не годятся.

— Они храбро сражались.

— В уличных стычках и засадах, — возразил Филипп, — но при первом крупном сражении они будут разбиты. Необходимо поскорей привести их в порядок.

— Об этом я и прошу тебя, — сдержанно ответил Аридем.

— Для этого я и приехал, государь, — с достоинством отозвался Филипп. — Прежде всего воинов следует разделить на роды оружия: копьеносцы, лучники, тяжело вооруженные гоплиты, конники. Этим пусть займутся твои полководцы. А потом мы начнем разбивку пехотинцев на лохи и всадников на илы. Наши таксиархи помогут.

Назад возвращались верхом. Солнце палило. По обеим сторонам дороги полуголые, согнувшиеся крестьяне мотыгами возделывали посевы.

Наконец мелькнула зелень Антиохии. От городских водоемов пахнуло свежестью. По улице ехали шагом. К Аридему подходили мужчины и женщины. Они говорили по-сирийски. Жаловались, излагали свои нужды. Аридем внимательно выслушивал и коротко отвечал. Филипп не понимал слов, но видел: просители уходят успокоенными. Он долго не мог забыть лицо немолодой измученной женщины. Она схватила руку Аридема и благодарно припала к ней губами. Аридем смутился. Филипп удивленно поглядел на него. Царей не смущает лобызание ног, не то что рук. Уж слишком прост владыка Сирии. Пожалуй, правду говорят: не внук он Аристоника. Но тут же устыдился своей мысли.

— Бедная… — услышал он скорбный голос своего спутника. — У нее два сына в рабстве в Вифинии. Я обещал их выкупить. Муж ее убит при штурме дворца. Много горя на земле, благородный гость! Как помочь всем людям?

Они проезжали базаром. Обширный рынок Антиохии пустовал. Кое-где, за широкими мраморными столами, женщины с обветренными красными лицами крестьянок продавали плоды. У хлебной лавки толпился народ. Там была давка. Слышались крики. Из глубины лавки несколько сирийцев тащили высокого полного мужчину. Толстяк героически защищался:

— Ложь, клевета!

Его выволокли. Крупный, грузный, он выглядел до смешного беспомощно. Черные худые женщины яростно вцепились в его кудри.

— Злодей, ты хотел отравить наших детей!

Полетели камни.

— Пощадите, — вопил избиваемый, — ложь!

Аридем стегнул коня и, перескочив через узкий придорожный канал, очутился в самой свалке. Толпа раздалась. Перепачканный в муке, с разбитым лицом, толстяк поднялся. Филипп вскрикнул:

— Бупал!

— Ты его знаешь? — живо спросил Аридем.

— По школе. С тех пор я его не видел.

— В чем тебя обвиняет народ? — обратился Аридем к Бупалу.

— Государь! Солнце Сирии! — Бупал повалился ему в ноги. — Они говорят, что я хотел отравить их…

— Почему говорят? — строго спросил Аридем.

— Он подмешивал в муку мел! — выкрикнула худая женщина.

— Он продавал дороже, чем ты велел, — добавил рыжебородый мужчина в заплатанном хитоне, — он забирал у этих несчастных все, что они имели, а взамен награждал их отрубями и мелом!

— Солнце, клевещут! — Бупал воздел к небу руки. — Клянусь Гермесом.

Кто-то подал Аридему в шлеме то, что называлось мукой. Аридем попробовал.

— Ты обманывал народ, — сурово отрезал он, — народ тебя судит.

Аридем взялся за поводья. Рыжебородый ударом кулака сбил Бупала.

— Государь! — закричал Филипп. — Я не могу видеть, как казнят эллина. Ради нашей дружбы…

— Обманщик, торгаш и ростовщик — не эллин. Он помогает Риму.

Филипп схватил лошадь Аридема под уздцы.

— Я умоляю тебя, подари мне этого несчастного.

— Я попрошу у народа! Люди! — крикнул Аридем. — Наш гость, земляк провинившегося, во имя родных богов просит пощадить несчастного.

Толпа затихла. Бупал, тяжело хрипя, поднялся с колен. Толпа молчала. Бупал сделал шаг к всадникам. Его не тронули. Он рванулся вперед и припал к стремени Филиппа.

— Где волчонок? Сестра, я тебя спрашиваю, где волчонок?

— Девочка пошла за водой.

— Не за водой, а на свидание! Она же обула туфельки с бубенчиками! Ты плохо смотришь за дочкой, сестра!

— Господин мой…

— Я не господин. Я твой раб! До пятого десятка дожил, а все еще не женат! Не на что жену купить! Живу без ласки, без присмотра!

— Господин мой, — робко повторила Айли, — разве мои руки не служат тебе? Разве я о тебе не забочусь?

— День и ночь я тружусь у горна, чтоб прокормить тебя и маленького волка! А что не съест маленький волк, забирают большие волки! Потаскушка Анастазия ради своих любовников-римлян всех разорила! А теперь Пергамец для своих солдат последнее выкачивает. Разве иноземец будет щадить чужой народ? Подати! Налоги! То на починку дорог, то на кормлении посла, то на разбивку царского сада. — Абис ожесточенно сплюнул. — Зачем пускаешь дочь часами стоять у колодца с этим Ютурном, а? Знаешь ведь, из волчьего племени он! Сладко поет, а тебе потом дитя баюкать! Или забыла, как честные жены сбежались, чтобы побить тебя каменьями!

Айли опустила голову.

— Отец с матерью отказались от тебя, а я, безденежный юнец, взял тебя, больную, и на плечах понес в Антиохию! — Абис выпрямился, потряс в воздухе молоточком, которым набивал узоры на лежащем перед ним панцире. — А теперь мой дом не последний, знаешь ведь…

Он с гордостью оглянулся. Низкая, широкая тахта, убранная нарядными подушечками, красовалась между двух ниш. Над тахтой полыхал всеми цветами радуги яркий ковер, увешанный отборным оружием: гибкими блестящими клинками с бирюзовыми рукоятями, с надписями на лезвиях, исполненными витой чернью, дорогие панцири, кольчуги в бронзовой и золотой насечке. На маленьких столиках, приютившихся в нишах, — изваяния крылатых собачек — куршей, щенков орлицы и божественного Пса Сириуса. Пусть забывшие совесть вельможи чтут бесстыдных греческих богов, а Сирию пахарей и бедного городского люда оберегают только родные боги — курши!

— Трудом и терпением достиг всего, сестра! И волчонок, смею сказать, одет не хуже других девиц. Кто на гулянии скажет, что наша Шефике — сирота, племянница простого оружейника? И я не хочу, чтобы волк снова осквернил мой дом!

— Он же не легионер, — тихо возразила Айли. — Он воин царя Аристоника.

— Что волк, что Пергамец! Все они — те, что шатаются по чужим странам, — разбойники! Пойду пригоню волчонка. Давай скорей палку! Где моя палка, тебя спрашиваю?

— Чего ты расходился, сосед? И зачем тебе понадобилась палка? — несколько ремесленников, с шумом сбрасывая у порога обувь, вошли в дом Абиса. — С кем это ты воюешь?

— Ах, друзья, женщины доведут! Трижды блажен тот, кто не женат и не имеет сестер!

Айли, прикрыв лицо узорным платочком, быстро расстелила посреди комнаты алое покрывало, подкинула хворосту в очаг и принялась готовить угощение. Ее тугие кусочки теста, варенные в курдючном сале, слыли самыми вкусными по всей кузнечной слободке. Пусть мужчины толкуют о делах! Ее дело попотчевать гостей-на славу!