Иван Ботвинник - Скиф

Зоркий глаз Айли подметил среди посетителей не только соседей, оружейников и медников, но и ткачей, и даже двух башмачников, пришедших в дом Абиса с другого конца Антиохии.

Мужчины толковали о чем-то возбужденно, но не гневно. Наоборот, гости радовались. Молодой длиннорукий ткач громко рассказывал:

— Указ царя Аристоника Третьего глашатаи читали на базарной площади в торговый день, чтобы приезжие люди могли разнести весть по всей Сирии.

— И что же в этом указе? — Абис вскинул голову.

— А вот что, — ткач торжественно поднял руку. — Первое: все, кто трудится сам или со своей семьей, освобождаются от налогов, податей и других денежных поборов на два года. Второе: запрещается держать свыше десяти работников, а работники в дозволенном количестве приравниваются к сыновьям хозяина и после его смерти получают долю наследства, равную с детьми покойного.

— Теперь каждый сам себе господин! — воскликнул молодой ткач.

— Много доброго сделал Пергамец для нас, — внушительно проговорил седобородый старейшина оружейников. — А ты, Абис, хулил его!

— Я не хулил, я только говорил; жаль, что опять чужеземец! Будь он сириец, больше б веры было, а сделал он для нас немало. Шутка сказать, на два года подати отменили! — Абис развязал пояс и достал деньгу. — На, друг!

Он протянул молодому ткачу монету. На ней были вычеканены с одной стороны олень — герб Сирии, с другой — профиль царя Аристоника Третьего.

— Ты тут самый молодой. Сходи-ка к соседу Шакиру за добрым вином! Отныне эти деньги не станут уплывать в бездонный карман сборщика податей, а будут приносить в наши дома жирного барашка, пшеничные лепешки да сладкое винцо! — Абис, смеясь, подкинул монетку. — А! Ну, что ты скажешь? Кто такой Аристоник Третий — робкий олень или царь?

Монетка, зазвенев, упала на стол.

— Царь! — обрадованно закричал молодой ткач. — Погляди, Абис, упала царской стороной!

На бронзовом поле монетки четко вырисовывалась немного запрокинутая вверх голова Аристоника Третьего в легком македонском шлеме.

— Царь Пергама Аристоник Третий, — с трудом разобрал надпись старейшина.

— Плохо, что на сирийских деньгах слова греческие, — вздохнул Абис, — зато денежки, по милости царя Аристоника, наши! Много уже сделал он для нас. И еще больше сделает…

— Если не свернут ему шею, — выразительно поджал губы молчавший до сих пор ковровщик.

— А чтобы такие, как ты, не свернули нашему царю шею, — Абис гневно повысил голос, — мы сами снимем с таких, как ты, головы! Какой вред нанес тебе царь Аристоник, что ты каркаешь на него, как ворон?

Ковровщик печально хмыкнул:

— Какой вред? Прогнали царей-сирийцев — и ни одного ковра не могу продать.

Сапожник согласился с ним:

— Хороший товар редко берут.

— Может быть, ты свои шлепанцы с гнилой подошвой называешь хорошим товаром? — усмехнулся старый оружейник. — А вот мой товар, добрые клинки и панцири, с руками хватают!

— Довольно мы ковали мечи, чтобы ими рубили наши же головы. — Абис встал и воздел руки. — Друзья! Выкуем меч и для нашего защитника! Панцирь изготовлю я!

— Я выкую меч! — Высокий юноша вдохновенно взмахнул рукой, точно разя воображаемого противника еще не созданным оружием.

— Не забудь и поножи, и налокотники, и кованый пояс! — заботливо вставил Абис.

— Каждый внесет свою лепту, — старейшина поднялся и, прощаясь, крепко сжал обеими руками руку Абиса. — Я рад, что ты с нами!

После ухода гостей Айли, убрав недоеденное кушанье, свернула алое покрывало и разостлала скромную, сурового холста скатерку, на которую поставила мисочку с чечевицей.

— Где волчонок? — уже совсем миролюбиво спросил Абис, опуская ложку в ароматную похлебку.

В глубине комнаты шевельнулся занавес, и стройная девочка лет пятнадцати скользнула вдоль стены.

— Дядя, я давно дома!

— Хм, — Абис поднес ложку ко рту, — значит, ты слышала, о чем толковали мастера?

— Да, дядя, я поняла: царь Аристоник Третий великодушен и мудр. Теперь, по его воле, легионеры-италики могут жениться на наших девушках!

— О боги! — Абис расхохотался. — И это все, что ты запомнила из деяний царя Аристоника! — Внезапно насупившись, он отрезал:

— Выбрось из головы! Волка тебе не видать!

Филипп научился работать. Он вставал до зари. Дни проходили в трудах: формирование отрядов, обучение солдат, разъезды с царем по пригородным селам. Он старался вникать в жизнь сирийцев, научился понимать их язык и немного объясняться. Ему уже не казались ничтожными заботы о качестве муки на городском базаре и судьба сыновей нищей старухи.

По вечерам он писал восторженные донесения Митридату. Письма к Армелаю вкладывал в официальные отчеты. Армелай отвечал длинными ласковыми посланиями. Подробно объяснял Филиппу, как испытать воина, еще не бывшего в бою, приучить его к строю, лишениям и тяжестям походной жизни.

Обучать военному искусству разношерстную массу повстанцев было нелегко. Филипп приблизил к себе молодого италика Ютурна. Они были ровесники, но за спиной Ютурна лежало немало пройденных путей. Его отца, участника восстания самнитов, распяли на Аппиевой дороге. В Италии у Ютурна остались мать и маленькая сестренка. Он ничего не знал о них.

Письма и почтовые голуби существовали не для рабов.

Три года назад за непокорный нрав хозяин продал Ютурна в Египет. В Александрии на рынке рабов юноша попал в руки владельца нубийских алмазных копей. Работал под землей. Это был сущий ад: вечная духота, острая, ранящая пыль. За полгода он ни разу не видел солнца. Чтоб рабы не убежали, их никогда не расковывали. Кандалы натирали раны. В ранах копошились маленькие белые черви. Человек в конце концов пожирался ими заживо…

Ютурну удалось бежать: он был очень силен — гнул на груди железные брусья. Услыхав, что царь Аристоник Третий освобождает рабов, он пробрался в Сирию.

Несмотря на перенесенные невзгоды, Ютурн не озлобился, всегда бывал приветлив и весел. Филиппа он запомнил с первого раза. Ему понравилось, что понтийский легат чисто говорит по-римски и не кичится своим высоким званием. Их знакомство началось довольно необычно. Воины отдыхали. Филипп прилег на пригорок.

— Господин, — молодой синеглазый силач просительно вытянул к нему руки, — я слышал, ты говорил по-римски…

— А ты из Италии? — привстал Филипп и улыбнулся: ему было приятно смотреть на синеглазого красавца воина.

— Да, господин. Мое имя Ютурн. Я самнит. Я один тут. Есть италики, но они все латиняне или вольски. А самнитов нет, — он вынул из-за пояса таблички, покрытые воском, костяную палочку. — Напиши мне письмо, добрый господин!

— Кому?

— Господин, — смущенно проговорил Ютурн. — Ты молод, как и я. Есть одна девушка… Она живет в предместье. Дочь римского солдата и здешней женщины. Я ее люблю. Напиши ей стихами, господин.