Генрик Сенкевич - Камо грядеши (пер. В. Ахрамович)

Он хотел позвать раба, ведавшего наказаниями, но тот явился без зова.

— Господин, старик потерял сознание, может быть, умер. Должен ли я продолжать сечь его?

— Привести в чувство и позвать его ко мне.

Раб исчез за завесой. Но привести в чувство грека было, по-видимому, не так-то легко, Виницию долго пришлось ждать; он стал раздражаться от нетерпения, когда наконец рабы ввели Хилона и по знаку Виниция исчезли.

Хилон был бледен как полотно, по ногам стекали на мозаичный пол струи крови. Он упал на колени и протянул к Виницию руки:

— Благодарю, господин! Ты велик и милосерд!

— Собака, — сказал Виниций, — знай, что я прощаю тебя ради того Христа, которому и сам обязан жизнью.

— Я буду служить, господин, ему и тебе.

— Молчи и слушай. Встань! Пойдешь со мной и покажешь мне дом, где живет Лигия.

Хилон поднялся, но едва очутился на ногах, как побледнел еще сильнее и сказал слабым голосом:

— Господин, я в самом деле голоден… Пойду, господин, пойду, но у меня нет сил!.. Вели мне дать хоть остатки из горшка твоего пса, и я пойду!..

Виниций велел накормить его, дать золота и плащ. Но Хилон, которого ослабили голод и наказание, идти сам не мог, хотя страх шевелил ему волосы на голове, как бы Виниций не принял слабости за сопротивление и не велел его снова высечь.

— Пусть вино согреет меня, — говорил он, щелкая зубами, — и я смогу пойти пешком хоть в Великую Грецию.

Когда через некоторое время Хилон немного оправился, они вышли из дома. Путь был долгий, потому что Лин жил, как и большая часть христиан, за Тибром, недалеко от дома Мириам. Наконец Хилон показал Виницию небольшой дом, окруженный стеной, которую густо покрывал плющ, и сказал:

— Здесь, господин.

— Хорошо. Теперь ступай прочь, но раньше выслушай, что я скажу тебе: забудь, что ты служил мне; забудь, где живут Петр, Мириам и Главк; забудь также и об этом доме, и о всех христианах. Раз в месяц ты приходи в мой дом, где мой вольноотпущенник Дем будет выдавать тебе два золотых. Но если ты и впредь будешь следить за христианами, я велю засечь тебя или отдам в руки городского префекта.

Хилон поклонился и сказал:

— Забуду, господин.

Когда Виниций исчез за поворотом переулка, грек протянул ему вслед руки и, грозя кулаком, воскликнул:

— Клянусь Атой и Фурией, не забуду!

И силы покинули его.

Виниций пошел в тот дом, где жила Мириам; у ворот он встретил Назария, который смутился, увидев Виниция, но тот приветливо поздоровался с ним и велел отвести себя к матери.

В домике он кроме Мириам застал Петра, Главка, Криспа, а также Павла из Тарса, который только что вернулся в Рим из Фрегеллы. При виде молодого трибуна удивление отразилось на лицах всех присутствующих. Виниций сказал:

— Приветствую вас во имя Христа, которого почитаете.

— Пусть имя его будет прославлено во веки веков.

— Я видел вашу добродетель и испытал на себе ваше милосердие, поэтому прихожу как друг.

— И мы приветствуем тебя как друга, — ответил Петр. — Садись, господин, и раздели с нами трапезу, как гость наш.

— Сяду и буду есть с вами, но раньше выслушайте меня, ты, Петр, и ты, Павел, чтобы знали вы искренность мою. Знаю, где Лигия; прихожу от порога дома Лина, который живет здесь поблизости. У меня есть право на нее, дарованное мне цезарем. У меня в городе, в домах моих, около пятисот рабов; я мог бы окружить убежище и захватить Лигию, однако я не сделал этого и не сделаю.

— Благословение Господне да будет на тебе, и очистится сердце твое, — сказал Петр.

— Благодарю тебя, но выслушайте меня дальше: я не сделал этого, хотя живу в тоске и муке. До того как узнал вас, я, конечно, схватил бы девушку и удержал ее у себя силой, но ваша добродетель и ваше учение, хотя я и не исповедую его, изменили что-то в душе моей, и я не решаюсь теперь на насилие. Сам не понимаю, почему это случилось, но это так! И вот я прихожу к вам, потому что Лигии вы заменяете отца и мать, и говорю: дайте мне ее в жены, а я поклянусь вам, что не только не буду мешать ей верить в Христа, но и сам буду вникать в его учение.

Говорил он это с поднятой головой, решительным голосом, но был сильно взволнован, ноги его дрожали под полосатым плащом; когда после его слов наступило молчание, он, словно желая предупредить неблагоприятный ответ, стал говорить дальше:

— Знаю, что существуют препятствия, но я люблю ее, как зеницу ока, и хотя еще не христианин, все же я не враг ни вам, ни Христу. Хочу говорить вам одну правду, чтобы вы поверили мне. Дело касается жизни моей, но я буду искренен и правдив. Другой сказал бы: окрестите меня, я говорю: просветите мою душу! Верю, что Христос воскрес, потому что это свидетельствуют живущие правдой люди, которые видели его после смерти. Верю, потому что сам видел, как ваше учение плодит добродетель, справедливость и милосердие, а не преступления, в которых вас обвиняют. Я знаю немного: лишь по вашим делам и от Лигии да по беседам с вами. Но я повторяю, что и во мне что-то изменилось. Железной рукой держал я свой дом, а теперь не могу. Не знал жалости, теперь знаю. Любил наслаждения, а теперь бежал с пруда Агриппы, потому что задыхался от отвращения. Прежде верил в насилие, теперь отрекаюсь от него. Сам не узнаю себя, но мне отвратительны пиры, вино, песни, кифары и венки, отвратителен двор цезаря, нагие тела и все безобразия. А когда подумаю, что Лигия чиста, как снег в горах, то люблю ее еще сильнее; когда подумаю, что она такая благодаря вашему учению, то люблю и его и хочу узнать его! Но я не понимаю его, не знаю, смогу ли жить в нем, примет ли его моя природа, поэтому мучаюсь, не знаю, что делать, не вижу выхода, словно я брошен в темницу…

Его густые брови сдвинулись в болезненную складку, лицо покраснело, но он продолжал говорить с возрастающим волнением:

— Видите: я страдаю и от любви, и от мрака. Мне говорили, что ваше учение отвергает и жизнь, и человеческую радость, и счастье, и право и порядок, и начальство, и владычество Рима. Неужели это правда? Мне говорили, что вы безумны; скажите, что вы несете людям? Разве грех любить? Разве грех чувствовать радость? Разве грех желать счастья? Разве вы враги жизни? Неужели христианин должен быть нищим? Неужели я должен был бы отказаться от Лигии? В чем ваша правда? Ваши дела и слова ваши прозрачны, как ключевая вода, но что скрывается на дне, под водой? Видите, я говорю искренне. Осветите мрак! Потому что мне сказали еще вот что: Греция создала красоту и мудрость, Рим — мощь, а что создадут христиане? Так скажите, что вы несете миру? Если за дверями вашими есть свет, то откройте их для меня!

— Мы несем любовь, — сказал Петр.

А Павел прибавил:

— Если бы ты говорил языком людей и ангелов, а любви не имел бы, то ты был бы как медь звенящая…