Генрик Сенкевич - Камо грядеши (пер. В. Ахрамович)

— Тогда незачем было бы и ехать в Ахайю.

— Да разве у божественного цезаря один лишь этот талант? — ответил со смехом Петроний. — Он выступил бы на олимпийских играх как поэт со своими стихами о пожаре Трои, как музыкант, как наездник, как атлет, наконец, как танцор, и уж во всяком случае стяжал бы себе все венки, предназначенные для победителей. Знаешь, почему эта обезьяна охрипла? Вчера ему захотелось соперничать в танце с нашим Парисом, он плясал перед нами миф о Леде, вспотел и простудился. Весь был мокрый и липкий, как только что вынутый из воды угорь. Менял маску за маской, вертелся как веретено, размахивал руками, словно пьяный матрос, и было очень противно видеть его огромный живот и тонкие ноги. Парис обучал его в течение двух недель, но ты представь себе Агенобарба в роли Леды или бога-лебедя. Вот так лебедь! Нечего сказать! Но он намерен публично выступить в этой пантомиме сначала в Анциуме, а потом в Риме.

— Его осуждали за то, что он пел перед публикой, но подумать только: римский цезарь, выступающий в качестве мима! Нет, этого не вынесет Рим!

— Мой дорогой! Рим все вынесет, а сенат принесет благодарность "отцу отечества".

И прибавил:

— А чернь будет даже польщена, что цезарь служит для нее шутом.

— Скажи, можно ли еще ниже пасть?

Петроний пожал плечами.

— Ты живешь в своем доме, погружен в мысли о Лигии, о христианах, поэтому, вероятно, не знаешь событий последних дней. Ведь Нерон публично женился на Пифагоре. Выступил в качестве невесты. Казалось бы, мера безумия превзойдена, не правда ли? И что же: пришли вызванные жрецы и торжественно сочетали их браком. Я присутствовал на церемонии. Со многим мирюсь, однако должен сознаться, что подумал: если боги существуют, они должны как-нибудь отозваться на кощунство… Но цезарь не верит в богов — и прав.

— Следовательно, он в одном лице и верховный жрец, и бог, и атеист, — заметил Виниций.

Петроний стал смеяться.

— Ты прав! Мне не приходило в голову такое сочетание, какого мир до сих пор не знал.

Помолчав, он прибавил:

— Нужно еще сказать, что этот верховный жрец, не верящий в богов, и этот бог, смеющийся над ними, боится их, как атеист.

— Доказательством чего служит событие в храме Весты.

— Что за мир!

— Каков мир, таков и цезарь! Но это долго продолжаться не может.

Разговаривая так, они вошли в дом Виниция, который весело распорядился подать ужин, а потом, обратившись к Петронию, сказал:

— Нет, дорогой мой, мир должен переродиться.

— Мы его возродим, — ответил Петроний, — хотя бы потому, что в эпоху Нерона человек похож на мотылька: живет в солнце милостей и при первом холодном дуновении гибнет… хотя бы и не хотел этого! Не раз задавал я себе вопрос, каким чудом такой Луций Сатурнин мог дотянуть до девяноста трех лет, пережить Тиберия, Калигулу, Клавдия?.. Но это все пустяки. Позволь мне послать твою лектику за Евникой. У меня пропал сон, и мне хочется веселиться. Вели позвать на пир музыканта, а потом мы побеседуем об Анциуме. Об этом нужно подумать, особенно тебе.

Виниций приказал послать за Евникой; но заявил, что над поездкой в Анциум он не намерен ломать головы. Пусть об этом думают люди, не умеющие жить иначе, как в лучах милости цезаря. Свет не кончается на Палатине, в особенности для тех, которые имеют нечто другое на сердце и в душе.

Он говорил это небрежным тоном, оживленный и веселый, — это удивило Петрония, и, посмотрев на него пристально, он сказал:

— Что с тобой? Сегодня ты такой, каким был в дни ранней юности.

— Я счастлив, — ответил Виниций. — Я затем и позвал тебя, чтобы сказать это.

— Что случилось?

— Нечто, чего я не променял бы за всю римскую империю.

Сказав это, он сел, облокотившись на ручку кресла, и стал говорить с сияющим лицом и светлыми глазами:

— Помнишь, как мы были вместе в доме Авла Плавтия и как там впервые ты увидел божественную девушку, которую сам ты назвал зарей и весной? Помнишь ту Психею, несравненную, прекраснейшую из дев и всех ваших богинь?

Петроний смотрел на него с изумлением, словно желал убедиться, в порядке ли голова его племянника.

— Как ты выражаешься! — сказал он наконец. — Конечно, я помню Лигию.

Виниций сказал:

— Я жених ее.

— Что?..

Виниций вскочил и позвал главного раба.

— Пусть рабы придут сюда все до одного! Живо!

— Ты жених? — повторил Петроний.

Но прежде чем он успел прийти в себя от изумления, огромный атриум наполнился множеством людей. Бежали запыхавшиеся старики, мужчины, женщины, мальчики и девушки. Входили все новые и новые, и с каждой минутой атриум наполнялся; издали слышались голоса, зовущие товарищей на всех языках мира. Наконец все они столпились плотной стеной у стен и колонн. Виниций подошел к фонтану и, обратившись к вольноотпущеннику Дему, громко сказал:

— Все, кто прослужил в доме двадцать лет, завтра должны отправиться к претору, где получат вольную; кто служил меньше, получает три золотых и двойную порцию пищи в течение недели. В деревни послать приказ, что наказания отменяются: снять с провинившихся цепи и кормить их вдоволь. Знайте, что настал для меня счастливый день, и я хочу, чтобы радостно было в доме.

Рабы стояли некоторое время молча, словно не верили ушам своим, потом руки всех протянулись к нему, и они в один голос завыли:

— А-а-а! Господин! А-а-а-а!

Виниций отпустил их мановением руки; хотя всем им хотелось благодарить своего господина еще и склоняться к его ногам, но, повинуясь, они спешно покинули атриум, наполняя дом криками радости.

— Завтра, — сказал Виниций, — велю им собраться в саду и чертить на песке знаки, какие им захочется. Тем, которые начертят рыбу, даст свободу Лигия.

Но Петроний, который ничему долго не удивлялся, был спокоен и спросил:

— Рыбу?.. Ах, помню, что рассказывал Хилон: рыба — символ христиан. — И, протянув руку Виницию, прибавил:

— Счастье живет там, где человек его видит. Пусть Флора сыплет вам под ноги цветы в течение долгих лет. Желаю тебе всего того, чего сам себе желаешь.

— Благодарю. А я думал, что ты станешь отговаривать меня. Это была бы лишь напрасная потеря времени.

— Я стал бы отговаривать? Никогда. Наоборот, я скажу, что ты поступаешь прекрасно.

— А, непостоянный! — весело воскликнул Виниций. — Разве ты забыл, что говорил мне, когда мы шли из дома Помпонии?

Петроний спокойно ответил:

— Нет, не забыл! Но я переменил мнение.

И, помолчав, стал говорить:

— Мой милый! В Риме все меняется. Мужья меняют жен, жены — мужей, почему же мне не менять мнений? Нерон хотел жениться на Актее, которой ради этого сочинили царскую родословную. И что же? Он имел бы честную жену, а мы честную Августу. Клянусь Протеем, и я буду всегда менять мнения, когда сочту это нужным или выгодным. Что касается Лигии, ее царское происхождение более достоверно, чем пергамские предки Актеи. Но ты берегись в Анциуме Поппеи, которая умеет мстить.