Иван Новиков - Пушкин в Михайловском

— А вот поглядите, — сказал он и вынул из замши необычайно широкую, из десяти равномерно укорачивающихся и сдвинутых рядом друг к другу тростниковых дудочек, флейту. Пушкин глядел с любопытством.

— Это называется флейтою Пана.

Пушкин его попросил показать, как ею пользуются. Но Вениамин Петрович покачал головой и кратко сказал:

— Я на ней не умею.

По обычаю, в этот приезд порезвился Пушкин и в карты, и не раз выходил потолкаться у речки и на базарах. Переходы от Адеркаса к грузчикам и от базара к архиерейскому дому весьма освежали его. Этот последний визит развлек его и сам по себе.

Будочники знали его теперь хорошо и даже ему козыряли, а он, для разнообразия, иногда уже им не кивал, как знакомцам, а поглядывал несколько строго. Это еще больше поднимало к нему уважение.

Так же почтительно встретил его и архиерейский швейцар в галунах. Он доложил сначала келейнику, красивому парню, безукоризненно чисто одетому, с шелковистыми светлыми кудрями, с глазами архангела; келейник, взлетев по ступеням, доложил личному секретарю; личный секретарь, изогнувшись, — владыке. Преосвященный был тучен, и главным пороком его было, как видно, чревоугодие. Во всем остальном он был достаточно добродушен, имея, впрочем, к тому солидные основания: кроме казенного содержания, шли отчисления от многочисленных в епархии монастырей, не говоря уже о милостыне, сиречь о доброхотных даяниях. Кроме того, во владении архиерейского дома (лично владыка не мог иметь капиталов) были еще и земельные и лесные угодия, а на Снетной горе была и отличная молочная ферма.

Заслышав про редкостного гостя, он приказал позвать эконома (монаха) и повара: надо обдумать обед. И одновременно распорядился: просить! Обедню уже отстоял он с утра в домовой церкви своей, официальный прием, протекавший до двух, был также закончен, и владыка предчувствовал приближение (был он когда-то во флоте) «адмиральского часа». Отдых до четырех? Но разве беседа с поэтом не отдых?

Пушкин прошел через приемную: иконы и зеркала. В зале посередине был стол, крытый сукном, бархатная мебель; по стенам портреты духовных лиц высокого сана и предшественников архиерея по епархии, картины из истории Пскова. Владыка вышел к нему приветливый и почти улыбаясь: ведь он встречал вольнодумца! Пушкин, однако ж, подошел под благословение, но руки не целовал. Это не вышло демонстративно, ибо умный хозяин, сообразив, тотчас привлек его за плечи и приблизительно куда-то облобызал.

— Как это вы в наши края? Я вас почитаю как отца «Евгения», будучи и сам в то же время отцом Евгением .

Он улыбался своему каламбуру, но и Пушкин его оценил в полную меру; от такой остроты он и сам бы не отказался.

Так завязалась беседа по данному владыкою камертону. Он оказался не только любезно простым, но и образованным человеком и скоро повел гостя показать ему свою библиотеку.

— Я не люблю громоздких шкафов и пыльной учености и всю фундаментальную передал семинарии. Видите, там вон — в окно, недалеко было и перетаскивать. Но редкости я приберегаю… Что надо? Я занят. — Он обернулся к келейнику, но тотчас же вспомнил: «Ах, эконом!» — Вы меня извините, я на минуту…

Оставшись один, Пушкин взял наудачу небольшой томик из шкафа. Заглавие было на целую страницу: «Храм древности, содержащий в себе Египетских, Греческих и Римских богов имена, родословие, празднества и бывшие при оных обряды; знатных древних мужей…» и т. д. Небрежно он полистал эту книжицу и хотел уже было поставить на место, как вдруг улыбнулся, заинтересованный: речь шла о любезной Парни и ему самому Прозерпине:

«Теперь следует открыть, из чево баснь сия начало взяла: Прозерпина, будучи в свои времена не последнею красавицею, привлекла к себе многих женихов, а в числе оных был один мужик, именем Плутон, чрезвычайно богатой, которой с нетерпеливостью любовной, подхватя ее прогуливающуюся одним вечером в поле и посадив с собою в коляску, помчал, куда ему угодно было. Мать, немедленно о сем спознав, бросилась с вооруженными людьми в погоню за похитителем, а он, как увидел множество народа, за ним бегущего, то не имея надежды ни жизнь свою спасти, ни добычу при себе удержать, погнал коней своих прямо в озеро, подле которого ехал, где, чтоб доказать горячность любовнице своей, и желание жить и умереть неразлучно, за нужное почел с нею утонуть. А вода как Венеру от себя произвесть имела счастие, так и ее угодников в себя скрыть не отреклась».

Пушкин чем дальше читал, тем веселей ему становилось, порой он почти хохотал.

— Простите, я вас задержал… меня вызывали по неотложному делу. Но, как видно, вы и без меня не скучали.

— Я с вами согласен, — ответил Пушкин, смеясь. — В семинарскую библиотеку это, пожалуй, не надо.

— А да… пустяки, — благодушно махнул рукою владыка. — Но, однако же, поговорка-то оказалась права: на ловца и зверь бежит! Вы на меня не обижайтесь, я человек простой.

— За что ж обижаться!

— Но, между прочим, скажу: у нас на иконе, на так называемом «древе Евсеевом», языческие философы изображены вместе с пророками.

Тут Александр, в свою очередь, рассказал о киевской росписи в храме, над воротами в Лавру: и там была эта близость язычества с христианством. Больше того: они были рядом, и объединяло их не что другое, как поэзия, широкое и единое восприятие мира.

Отец Евгений отозвался неожиданно:

— Я ведь моряк и побывал-таки в разных чудесных краях. Корни человечества суть многообразны, как и корни природы, а источник один. Так и всякая мысль есть родня всякой мысли другой. Но не только что речи псковского архиерея были своеобразны, а и самое сочетание это: и поэт и изгнанник — моряк и сановный монах. Луч низкого солнца косо падал на них на обоих.

— И история мира — как древо, — продолжал архиерей. — Оно сотрясается бурями, но между ветвей промысел божий хранит малые с виду, но драгоценные вещи.

И он стал показывать:

— Вот поглядите, хотя бы и эта — настоящая редкость: «Синаксар» 1684 года. Имеется всего еще один экземпляр, в Риме. Или это «Евангелие», обратите внимание на надпись: «Лето 7040 (1532) написана бысть книга сия…»

Пушкин глядел на рисунки: рай, птицы, солнце, Ева выходит из ребра Адамова; наречение имен; ангел придерживает Еву за руку; и, чтобы не спутали, подписано: Евва, Адам.

Позже прошли во флигель, соединенный с архиерейскими покоями крытым переходом. Там жили, учились и пели, скучали и развлекались певчие-мальчики — хор до пятидесяти человек: маленький духовный лицей! Видно, и к ним проникла весть, кто именно их навещает. Сотня ребяческих глаз уставилась на Пушкина. Для них это было диковинно. Кое-кто из них знал кое-что из его стихов, другие слыхали фамилию, остальным рассказали. Пушкин об этом и не подозревал, но ему вспомнилась школа майора Раевского в Кишиневе, и он невольно вздохнул: да, велико разнообразие мира…