Андрей Сахаров - Полководцы Древней Руси

Ольга понимала, что упущенного не воротишь, но все же пыталась переубедить князя, произносила с дрожью в голосе, с показным ликованьем:

— Крестись, сын мой! Я познала бога — и радуюсь! Если и ты познаешь — тоже станешь радоваться!

— Чем плохи наши старые боги? — спокойно возражал Святослав. — Перун дарует нам победы, Даждь-бог — солнечное тепло и урожаи злаков, скотий бог Волос заботится о дружинных конях, чтобы они не уставали в походах. А единый греческий бог не способен помочь даже своему царю. Не потому ли царь просит у тебя воинов?

Если Ольга продолжала настаивать, Святослав цедил сквозь зубы — неохотно, отстраняюще:

— Как мне одному принять греческую веру? А дружина моя станет насмехаться…

И это было все!

Правда, Святослав открыто не препятствовал тем из мужей, кто собирался креститься, но презрительный и насмешливый взгляд князя, будто нечаянно указанное чашником место на пиру в отдалении от княжеского кресла, странная забывчивость тиуна, проехавшего со столовыми запасами мимо двора дружинника-христианина и свернувшего во двор дружинника-язычника, предостерегали умеющих видеть. Христиан в Киеве почти не прибавлялось.

Деятельную Ольгу не утешали слова христианского смирения, подсказанные священником Григорием, хотя повторяла они эти слова довольно часто: «Да будет воля божья. Если захочет бог помиловать род мой и народ русский, то вложит им в сердце то же желание обратиться к богу, что даровал мне…»

А вскоре заботы о вере отодвинулись куда-то далеко-далеко: препятствия, чинимые хазарами восточной торговле, становились разорительными для купцов. Пришло время освободить от хазарской дани вятичей, которые еще не признавали власть Киева, и объединить их с другими славянскими племенами. Выход был один: война с Хазарским каганатом. Бояре и княжие мужи все чаще заговаривали о походе.

Княгиня Ольга не пресекала воинственных речей. Ею овладело какое-то странное равнодушие. Полоса неудач подломила гордую княгиню. Власть уплывала из рук. Святослав был уже не отроком, но мужем. Ольга женила его на дочери знатного киевского боярина, и уже появились первые внуки — Ярополк и Олег. Они жили в Вышгороде, под присмотром княгини Ольги, а князь Святослав остался в Киеве, среди своих мужей-дружинников. К своей молодой жене он наезжал не чаще, чем когда-то Игорь к княгине Ольге, весь был в чужих и непонятных матери дружинных делах, и в его разговорах с Ольгой порой проглядывала обидная снисходительность.

Заканчивался 963 год, последний год несовершеннолетия князя Святослава. Люди ждали каких-то перемен, ибо прежнее спокойное княжение многим казалось топтанием на месте.

О славных ратных потехах и доблести молодого князя в Киеве знали все, любовались и восхищались Святославом. На киевском княжеском дворе подрастал истинный полководец. Но каким он станет правителем, когда окончательно сменит княгиню Ольгу?

Замысел хазарского похода князя Святослава поражает зрелостью и стратегической широтой. В цепи враждебных государств, окружавших Древнюю Русь, было найдено самое слабое звено, изолированное недоброжелательством соседей, разъедаемое внутренней ржавчиной.

О том, что пора сбить хазарский замок с волжских ворот торговли с Востоком, говорили уже давно. Теперь же разгром Хазарского каганата становился для Руси насущной необходимостью. Великое движение киевских князей на окраины славянских земель замедлилось, споткнувшись на вятичском пороге. И не в упрямстве вятичских старейшин заключалась причина: вятичи, населявшие лесистое междуречье Оки и Волги, продолжали платить дань хазарам, и чтобы поставить их под власть стольного Киева, нужно было сначала сбросить с вятичей хазарское ярмо. Дорога в вятичскую землю пролегала через хазарскую столицу Итиль…

Для множества людей, населявших соседствующие с Хазарским каганатом земли, Итиль был жестоким городом.

Сюда их приводили хазары в оковах и на невольничьих рынках продавали, как скот, мусульманским и иудейским купцам.

Сюда на скрипучих двухколесных телегах и в перегруженных, осевших в воду до края бортов судах привозили дани, собранные с подвластных хазарам народов безжалостными тадунами. [15] Тадун — хазарский наместник в завоеванных землях

Отсюда вырывались хищные ватаги хазарских наездников и, прокравшись по оврагам и долинам степных речек, обрушивались огнем и мечом на беззащитные земледельческие поселения.

Опасность, угрожавшая со стороны Итиля, казалась соседям вечной и неизбывной, и только немногие, самые мудрые, догадывались, что сама Хазария больна, тяжело больна. Награбленное чужое богатство придавало ей пышный блеск, но не исцеляло внутренние недуги. Так порой под драгоценными одеждами знатного человека скрываются неизлечимые язвы…

Потом, после гибели Хазарии, люди станут думать, когда она покатилась к упадку, будут искать причины этого упадка внутри и вне ее.

Может, упадок Хазарии начался в восьмом столетии, когда на нее обрушилось арабское нашествие?

В Хазарию вторглась стодвадцатитысячная армия Мервана, двоюродного брата арабского халифа. Каган, правитель Хазарии, бежал на север, к Уральским горам, а арабская конница устремилась следом за ним, сея смерть и разрушения. Кагану пришлось смириться перед грозной чужеземной силой. Он согласился принять из рук халифа урезанную власть, стал искать утешения в мусульманской религии. А от гнева разоренного завоевателями народа Каган отгородился копьями и мечами наемной гвардии мусульман-арсиев…

Может быть, ослабляющий удар Хазария получила не извне, а изнутри в девятом столетии, когда против кагана-мусульманина из чуждого тюркского рода Ашина подняли мятеж хазарские беки, полновластные хозяева кочевий, родовых войск и стад?

Могучий и честолюбивый бек Обадий тогда объявил себя царем, а Каган из полновластного ранее правителя превратился в почитаемого чернью, но бессильного затворника кирпичного дворца в городе Итиле, в слабую тень былого величия. Царь Обадий насаждал в Хазарии иудейскую веру, которая еще больше разъединила людей и привела к кровопролитной междоусобной войне…

Может быть, именно новая вера сыграла роковую роль в судьбе Хазарии?

Иудаизм — религия работорговцев, ростовщиков и сектантов-фанатиков — подорвала военную мощь Хазарии, основанную на родовом единстве кочевых орд, разрушила международные связи Хазарии с великими христианскими и мусульманскими державами. Религиозная нетерпимость иудеев, вылившаяся в жестокие преследования христиан, оттолкнула от Хазарии даже ее давнего и заинтересованного союзника — Византийскую империю. Восхищенные послания единоверцев — «иерусалимских изгнанников», рассеявшихся по всей Европе, тешил самолюбие хазарских правителей, по не заменяли дружбы и доверия соседей. Эгоистичным и опасным для самой Хазарии было это восхищение далеких единоверцев. Не в силах оказать даже малейшую реальную помощь Хазарии, иудеи других стран использовали сам факт существования этого «остатка Израилева» для самоутверждения, для опровержения неопровергаемого и унижающего упрека: «У каждого народа есть царства, а у вас нет на земле и следа!» Эти иерусалимские «изгнанники» писали: «Когда же мы услышали про хазарского царя, о силе его государства и множестве его войска, мы внезапно обрадовались и подняли голову. А кабы весть о нем усилилась, этим увеличится и наша слава…» Ответные послания хазарского царя, в которых он, не задумываясь над последствиями, объявлял своими владениями давно не принадлежавшие хазарам соседние земли «на четыре месяца пути вокруг», порождали еще большее недоверие к хазарам. Опасная игра, в которую корыстно вовлекали Хазарию зарубежные «единоверцы»…