Андрей Сахаров - Полководцы Древней Руси

А может, конец могущества Хазарии наступил позднее, в десятом столетии, когда растаяли, будто весенний снег, огромные хазарские владения, отложились благодатные просторы степей и богатые приморские города?

Сколь много было владений у хазарского Кагана и как мало осталось во второй половине столетия!

Крымские готы перешли под власть Византии, и в приморских городах полуострова стояли гарнизоны византийского императора.

Степи между Волгой и Доном заняли печенеги, разрушили десятки хазарских замков, сожгли сотни селений, и кочевать в степях хазарам стало опасно, как в чужой стране.

С востока хазар теснили азиатские кочевники-гузы. Раскосые всадники на лохматых лошадках уже показывались на левом берегу Волги.

Глухо волновались болгары, данники хазар, еще по осмеливаясь открыто обнажить мечи, но всегда готовые нанести удар в спину своим угнетателям.

Одно за другим отказывались от уплаты дани славянские племена, и теперь только вятичи с неохотой посылали нещедрую дань мехами и медом. Надолго ли?

Владения Хазарии сжимались, как сохнувшая кожа, и в конце концов под властью Кагана остался лишь небольшой треугольник степей между низовьями Волги и Дона да немногие города в предгорьях Северного Кавказа. Жалкие обломки прежнего могущества…

А может, все перечисленное даже не причина упадка Хазарии, а лишь следствие этого упадка? Может, настоящая причина коренилась в другом — в самой сущности этого государства-грабителя, государства-паразита?

Хазария не создавала богатство, а лишь присваивала чужое, не ею созданное. Она кормилась и богатела за счет других народов, изнуряя их данями и разбойничьими набегами.

В городе Итиле пересекались мировые торговые пути, но самим хазарам нечего было предложить иноземным купцам, кроме рабов да белужьего клея. На рынках Итиля продавали болгарских соболей, русских бобров и лисиц, мордовский мед, хорезмийские ткани, персидскую посуду и оружие. Из рук в руки переходили серебряные монеты с непонятными хазарам надписями.

Чужое, все чужое…

Поток иноземных товаров, проходивший через Хазарию, не приносил благосостояния ее народу, оставляя по себе единственный след — торговую десятину в казне царя.

Да полно, можно ли вообще называть Хазарский каганат государством?

Хазария походила на огромную таможенную заставу, перегородившую торговые пути с Запада на Восток, на преступное сообщество сборщиков пошлин и алчных грабителей.

В Хазарии не было внутреннего единства. Люди были разобщены множеством языков и религий. В городе Итиле жили мусульмане, иудеи, христиане, язычники, неизвестно какой веры пришельцы из дальних стран, привлеченные обманчивым блеском богатства, которое текло мимо, не задерживаясь в Хазарии. Люди жили рядом, но не вместе, каждый по своей вере и по своим обычаям. Мусульманские мечети соседствовали с христианскими храмами и иудейскими синагогами, а на окраинах города язычники приносили жертвы своим деревянным и каменным идолам. Даже судьи были разные: отдельно для мусульман, отдельно для иудеев, отдельно для язычников, и судили эти судьи по своим, отдельным, законам. Отдельными были базары, бани, кладбища. Как будто городская стена Итиля замкнула в свое кольцо несколько разных городов, и жители их понимали друг друга не лучше, чем пришельцев из неведомых далей.

А для коренных хазар, кочевников и скотоводов, город Итиль даже не был местом постоянного обитания. С наступлением весны хазары уходили со своими юртами и стадами в степи, на знаменитые Черные земли в долине реки Маныча, а когда там выгорала трава под летним солнцем, кочевали дальше по кругу: с Маныча на Дон, с Дона на Волгу, и так до осени.

Хазары-кочевники покидали Итиль с радостью и с песнями, провожаемые завистливыми взглядами бедняков, которые не имели своего скота и вынуждены были проводить знойное лето в городе. Уходившие в степь презирали остающихся, а те ненавидели уходивших, завидовали им и, задыхаясь в пыльном пекле раскаленных солнцем улиц, призывали несчастья на их головы.

Странный, непонятный, зловещий, пропитанный взаимной ненавистью город… Он был жестоким не только к чужим людям, но и к своим постоянным обитателям…

Что же объединяло жителей Итиля? Что собирало их в войско? Что заставляло безропотно отдавать сборщикам налогов немалую часть достатка? Неужели только мечи и копья наемной гвардии арсиев?

Нет!

Население Хазарии объединяла, кроме не всегда сбывавшейся надежды на свою долю добычи и торговой десятины, слепая, веками взлелеянная вера в божественного Кагана.

Никто не знал его имени, и называли просто — Каган, был ли он молод или убелен сединами.

Мало кто видел его лицо.

Каган жил в постоянном затворничестве в своем кирпичном дворце, равного которому по величине не было здания в Итиле. Только управитель дворца — кендер-каган и лривратник-чаушиар удостаивались чести ежедневно лицезреть божественного Кагана. Даже хазарский царь, предводитель войска и полновластный правитель страны, допускался во дворец Кагана лишь изредка. Остальным людям запрещалось приближаться к высоким дворцовым стенам.

Только три раза в год Каган нарушал свое загадочное уединение. На спокойном белом коне он проезжал по улицам и площадям Итиля, а позади, на расстоянии полета стрелы, ровными рядами следовали гвардейцы-ар-сии в кольчугах и чеканных нагрудниках, в железных шлемах, с копьями и мечами — все десять тысяч арсиев, составлявших наемное войско Хазарии.

Встречные падали ниц в дорожную пыль, закрывали глаза, будто ослепленные солнцем, и пе поднимали головы раньше, чем Каган проедет мимо.

Ужасной была участь тех, кто осмеливался нарушить обычай и кинуть на Кагана хотя бы короткий взгляд. Арсии пронзали дерзких копьями и оставляли лежать у дороги, и никто не смел унести и похоронить их. Выбеленные солнцем кости так и оставались на обочине, и люди осторожно обходили их, ужасаясь дерзости поступка. Как можно осмелиться взглянуть в лицо божественного Кагана?!

Даже после смерти Каган оставался загадочным и неприступным.

Никто не знал, где именно он будет похоронен.

Для мертвого Кагана строили большой дворец за городом. В каждой из двадцати комнат дворца, одинаково обтянутых золотой парчой, рыли по могиле. Самые близкие слуги Кагана вносили тело во дворец и плотно закрывали за собой двери. Спустя некоторое время следом за ними входили молчаливые арсии с широкими секирами в руках и выкидывали за порог, к ногам толпы, отрубленные головы слуг Кагана. Потом люди шли чередой по дворцовым покоям, но могилы были уже зарыты, и никто не знал, в которой из комнат погребен Каган, — все участники погребения были мертвы.