Бернгард Келлерман - Пляска смерти

Фабиан дрожал от радостного возбуждения. Самые тяжелые бои! К этому-то он и стремился.

Нельзя было больше сомневаться, что русские армии, заставившие немцев капитулировать под Сталинградом, – сила очень значительная. Опьяненные победой на Волге, они уже, конечно, движутся к Дону, и кавказская группировка немцев поспешно отступает, чтобы не оказаться отрезанной. А русская армия идет на Ростов и Харьков, к Днепру, без остановки, никем не задерживаемая.

Он прибудет как раз в нужную минуту и упросит командира послать его на передобую, в самое пекло, где идут страшные бои. Честь офицера и военная присяга предписывают ему бороться до последней капли крови. Он еще успеет спасти сотни тысяч несчастных от сдачи в плен.

«Капитан Кизеветер! Помни о капитане Кизеветере!» – говорил он себе. Капитан Кизеветер из третьей батареи целый день не выходил у него из головы. Когда-то во Франции враг разнес в щепы три орудия из батареи этого Кизеветера. И когда французы штурмовали последние остатки батареи, он со шпагой в руке встал перед ними. И пал! Разве это не завидная смерть?

Вечером Фабиан был в прекрасном настроении, он пил вино в «Звезде» и утешал Росмейера, который все еще не получил денег с Румпфа. «Скажите гаулейтеру, чтобы он последовал за мной в Воронеж, там для него найдется дело!»

Он был настроен радостно, почти торжественно, ибо принял решение, подобавшее, как ему казалось, мужчине.

На утро следующего дня он появился уже в капитанской форме, со всеми орденами на груди. Он вызвал второго бургомистра, степенного, честного человека, и передал ему городские дела. Как отнесется к этому Таубенхауз, ему было безразлично, он повиновался только своему внутреннему голосу.

– Да что вы это! Зачем вам на фронт? – спросил крайне удивленный второй бургомистр, уже пожилой человек. – Ведь вы незаменимы как обербургомистр.

– Незаменим? – переспросил Фабиан, презрительно рассмеявшись. – Разве вы не знаете, что нет незаменимых, когда родина в опасности? Фронт зовет меня! Вы понимаете, что это значит? Фронт зовет меня! – повторил он.

С этой минуты Фабиан почувствовал себя свободным человеком. У него осталась только одна задача – соблюсти приличия и сообщить гаулейтеру о своей отставке. А как офицер он хотел оставаться корректным до последней минуты.

Когда он вошел в служебный кабинет гаулейтера, помещавшийся теперь– в небольшом зале ресторана «Звезда», он, к своему удивлению, нашел там только ротмистра Мена, которому и сообщил о цели своего прихода.

Лихой ротмистр Мен как-то странно посмотрел на него.

– Меня удивляет, что вы так внезапно решили отправиться на фронт, – сказал он. – Конечно, служение родине превыше всего, и я без лишних слов даю вам все разрешения, которые вам нужны. Господин гаулейтер в отъезде, как вы, вероятно, знаете.

– В отъезде? – спросил Фабиан. – Я только позавчера играл с ним в бильярд, и он ни словом не обмолвился о предстоящем отъезде.

Ротмистр улыбнулся.

– Надо думать, он хотел избегнуть лишних разговоров, – ответил он. – Его поездка была решена уже довольно давно. Он выхлопотал трехнедельный внеочередной отпуск и сегодня в десять утра отправился в Турцию. Вы ведь знаете, у него теперь новая причуда – поместье на берегу Мраморного моря.

Фабиан кивнул.

– Да, гаулейтер с увлечением рассказывал мне об этом поместье. И вы считаете, что он вернется через три недели?

Ротмистр Мен рассмеялся.

– А как же иначе? Ясно, что вернется. Куда ж он денется?

Фабиан был достаточно тактичен и осторожен, чтобы не высказать вслух своих сомнений; он распростился с Меном и ушел.

«Дождетесь вы возвращения гаулейтера, как бы не так! – с презрительной усмешкой думал он, спускаясь по лестнице «Звезды». – Румпф знает, что мы летим в тартарары, знает это не хуже меня. Только дураки еще могут этого не видеть. Неудержимо, как море, хлынут через Украину и Польшу русские армии, а тогда и войска союзников волной покатятся к границам Германии из Франции, из Италии, с Балкан. Конец, конец, разверзлась преисподняя. Нет, Румпф не вернется!»

Он пошел быстрее, чтобы успеть сделать еще кое-какие покупки. Редкие хлопья снега падали с неба, тусклое солнце пряталось за облака.

Вечером Фабиан отправился в Якобсбюль, попрощаться с Вольфгангом. На полях лежал темный снег, но в свежем воздухе уже чувствовалось дыхание весны.

На улице перед домом Вольфганга стоял автомобиль. Должно быть, у него гости? Тут, снаружи, как будто произошли какие-то изменения. Старый деревянный забор восстановлен, от садовой калитки проведен электрический звонок; на входной двери, которая освещается яркой лампой, второй звонок, с особенно резким звуком.

Но открыла ему все та же скрюченная, похожая на ведьму Ретта, и голос ее, как всегда, звучал хрипло.

– Ах, господин Франк! Да еще в военной форме! – приветливо воскликнула она. – Давненько вы у нас не были! – Она хотела помочь Фабиану снять шинель, но он отказался.

– Мне надо поговорить с братом, – сказал он серьезно. – Передайте ему, Ретта, что я отниму у него не больше двух минут.

Удивленная странным тоном, каким были произнесены эти слова, Ретта подняла глаза, взглянула на похудевшее, серое лицо Фабиана и попросила его пройти в мастерскую.

Фабиан в раздумье остановился под лампой посредине комнаты. Как всегда, в ней пахло глиной и застоявшимся сигарным дымом; это был запах работы, так хорошо знакомый Фабиану и сегодня, когда он вдыхал его в последний раз, показавшийся ему особенно приятным.

Ему сразу бросилась в глаза статуя в рост человека – «Юноша, разрывающий цепи». Она резко выделялась на фоне стены. Букет ландышей стоял на рабочем столе рядом с небольшой группой гогочущих гусей, вылепленных из красного воска. Рядом еще лежали шпатели. На вращающейся табуретке стоял завернутый в тряпки бюст полногрудой женщины. Это было все, что Фабиан охватил взглядом. Да разве еще новый ковер на полу, вместо старого, потертого, за который так легко было зацепиться ногой. Из соседней комнаты доносилось веселое жужжание голосов.

Вот уже и Вольфганг пришел из столовой. Он быстро направился к брату, но внезапно остановился, пораженный его видом. Военная форма совершенно изменила внешность Фабиана; он выглядел выше и намного старше. На его худом, сером лице появилось новое жесткое, решительное выражение, незнакомое Вольфгангу. Это было лицо, преображенное душевной борьбой и тяжелыми потрясениями. Фабиан стоял почти неподвижно и едва шевельнулся, приветствуя брата.

– Ты хотел поговорить со мной, Франк? – начал Вольфганг примирительным тоном.

Фабиан кивнул. Он не сдвинулся с места и, медленно снимая перчатки, оставался все в той же безжизненной позе.