Валерио Манфреди - Тиран

Панкрат, в свою очередь, попытался поддержать товарища:

— Все меняется. Только камни, видит Геракл, не меняются. События приняли такой оборот, что…

— Какой оборот? Жестокий убийца, чью личность нетрудно угадать, расчленил и сжег заживо около десяти человек. Скажу вам больше: если вы продолжите столь нелепо упорствовать, я попрошу провести в отношении вас официальное расследование. Столь внезапные перепады настроения вызывают у меня подозрения.

Положение становилось тяжелым, и Панкрат постарался занять наиболее приспособленческую, выжидательную позицию, так чтобы ее могли бы разделить его коллеги и в результате задержалось бы принятие решения о возвращении Дионисия в ряды граждан и в состав армии. Но Эврибиад потихоньку толкнул его локтем, взглядом указывая на что-то в верхнем секторе амфитеатра. Панкрат заметил в глазах товарища паническое выражение, поднял взгляд на колоннаду и невольно вздрогнул: на одной из колонн висела комическая театральная маска, та самая, что скрывала лицо таинственного незнакомца, говорившего с ними на равнине к югу от Катании.

Гротескная саркастическая ухмылка маски со всей ясностью напомнила им заключенный договор — неписаный, но от этого не менее обязательный к исполнению. Панкрат вздохнул, многозначительно переглянулся с товарищем и погрузился на какое-то мгновение в молчание. После чего, не слушая Демонакса, с воодушевлением продолжавшего свою обвинительную речь, что-то шепнул Эврибиаду.

Тогда тот встал и обратился к собранию со следующими словами:

— Незачем откладывать решение давно назревших проблем. Лучше сделать это сразу. И чтобы не оказаться вновь в столь же двусмысленной ситуации, что создалась на данный момент в Народном собрании, прошу совет проголосовать немедленно и тайно.

— Поддерживаю, — согласился Панкрат. — Так будет лучше.

Никаких причин возражать против довольно распространенной процедуры выдвинуто не было. Решение о возвращении Дионисия приняли с перевесом всего в один голос, и Демонакс с нескрываемым негодованием покинул совет.

Дионисий получил известие о случившемся от самого Гелорида, но приемный отец посоветовал ему некоторое время не участвовать в заседаниях Народного собрания, чтобы не провоцировать возникновения стычек и беспорядков, ответственность за которые его противники могли бы возложить на него.

Он появился в городе, только когда обрел уверенность в том, что Братство обеспечило ему благосклонность подавляющего большинства в Народном собрании, одних убедив по-хорошему, а других припугнув.

Перед своим выходом на публику он начисто побрился, собрал волосы на затылке в пучок, надел красивую голубую хламиду, а на трибуне занял место среди своих сторонников, окруживших его со всех сторон. Панкрат и Эврибиад улыбнулись ему доверчиво и доброжелательно, как бы показывая, что благоприятная атмосфера, воцарившаяся нынче в Народном собрании, являлась делом их рук. Дионисий улыбнулся им в ответ, как бы давая понять, что для них вся эта история закончилась.

Но это было далеко не так.

Однажды вечером, вскоре после наступления сумерек, Панкрата подкараулили и схватили, когда он возвращался домой после ужина в доме друга. Его связали, засунули в рот кляп, завернули в плащ и отнесли в подвал дома с навесом. Два дня спустя на Эврибиада напали в его собственном жилище, среди ночи. Он услышал, как залаяла собака, и поднялся с лампой в руке, чтобы выяснить, в чем дело. Собака взвизгнула — и все смолкло. Увидев своих рабов, привязанных к стойкам калитки, с кляпами во рту, он сообразил, что происходит, но было уже поздно: четверо вооруженных людей набросились на него, оглушили ударом дубины, надели на него мешок и поволокли со двора.

Он очнулся все в том же доме с навесом, в подвале; рядом с ним лежал бледный как полотно Панкрат и пристально, с ужасом, смотрел на него, а прямо перед ними стоял с мечом в руке Дионисий.

— Но… ведь мы заключили договор… — пробормотал Эврибиад.

— Не помню никакого договора, — ответил тот.

— Человек в комической маске… это ведь был ты… или один из твоих друзей. Нам пообещали сохранить жизнь в обмен на наши голоса в пользу твоего возвращения в Народное собрание.

— Я никогда в жизни не носил маски. Я всегда показываю лицо своим врагам.

— Но мы ведь помогли тебе, — еле выговорил Панкрат; его товарищ тем временем начал сдавленно рыдать.

— Верно, поэтому вас ждет быстрая смерть. Не осуждайте меня — если бы я послушался своего сердца, то отрезал бы от вас по кусочку, медленно, и скармливал бы собакам. Вы даже не представляете, что за зрелище открылось моим глазам, когда я переступил порог этого дома после резни на агоре, что я испытал, увидев нагое и растерзанное тело своей жены. Те, кто мучил ее и насиловал, хотя бы взяли на себя ответственность за свои действия — а у вас даже на это не хватило смелости.

— Умоляю тебя, — не унимался Эврибиад. — Ты совершаешь ошибку. Мы к этому не имеем отношения, мы не виноваты в том, в чем ты обвиняешь нас. Мы сочувствуем тебе… мы понимаем твою боль, но уверяю тебя: мы не виноваты, поверь мне… Во имя богов, не пятнай своих рук кровью невинных!

Дионисий подошел ближе.

— Может статься, что я ошибся, в таком случае меня будут судить боги. Но тень Ареты должна обрести покой. Прощайте.

Не сказав больше ни слова, он отрубил им головы, одному за другим — четким ударом по основанию шеи.

Их тела так и не нашли.

Филист тайно встретился с Дионисием два дня спустя в оливковой роще на Эпиполах.

— Ты ведь обещал мне, что сохранишь им жизни, если тебе позволят вернуться в город, — строго заметил он.

— Но я же солгал, — ответил Дионисий.

И ушел прочь.

На протяжении всего лета внимание властей и простых жителей Сиракуз привлекали грозные известия, доставляемые гонцами из Карфагена и из Греции, так что внутренние разногласия вскоре отошли на второй план. Выяснилось, что карфагеняне послали посольство в Афины, чтобы убедить правителей города продолжить войну со Спартой — даже после того, как лучший из афинских полководцев, Алкивиад, сбежал в Малую Азию. Таким образом, спартанцы не смогут прийти на помощь Сиракузам, когда карфагеняне выступят в поход. Потом стало известно, что Афины выслали посольство для встречи с карфагенскими военачальниками на Сицилии. Их ненависть к сиракузцам была так сильна, что они с легкостью заключали договоры с кем угодно, лишь бы навредить городу, упорно отражавшему их поползновения и разгромившему семь лет назад их армию.

Правители Сиракуз послали им официальную ноту протеста, осуждая в ней приготовления к войне, но ответа на нее не последовало. Тогда Дафней решил отправить к западному побережью Сицилии флот из сорока триер, дабы по возможности восстановить порт Селинунта и помешать высадке карфагенян. Там произошло первое столкновение, завершившееся тем, что сиракузцы потопили около пятнадцати кораблей неприятеля, но, когда Ганнибал выслал против них весь свой флот, состоявший из восьмидесяти кораблей, Дафней отдал приказ к отступлению, чтобы избежать неминуемого поражения, после чего снарядил посольство к италийским грекам и спартанцам с просьбой о помощи. Последние направили к нему полководца по имени Дексипп во главе отряда из полутора тысяч наемников. Он высадился в Геле и оттуда добрался до Акраганта, где взял под свое командование также восемьсот кампанских наемников, которых Теллий щедрыми посулами уговорил уйти от карфагенян.