Валерио Манфреди - Тиран

С противоположной стороны в ответ раздалось протяжное завывание рога, и карфагеняне тоже бросились в атаку. Впереди шли иберийские и кампанские наемники, ветераны многочисленных битв, сражавшиеся под самыми разными знаменами. На первых были белые туники, покрытые металлическими пластинами, а на головах — кожаные шлемы с красными султанами; на вторых — плотные кожаные панцири и шлемы со впечатляющими гребнями из перьев, а в руках — большие расписные щиты. Они двигались, подбадривая себя криками и осыпая ряды неприятеля градом стрел и камней из своих смертоносных луков и пращей. Каждый раз при этом греческая фаланга поднимала щиты, чтобы выстоять под этим шквалом. Под барабанную дробь беспрестанных ударов о бронзу армия упорно продолжала свое наступление — бегом, чтобы приблизить момент схватки. И она наконец началась, в полустадии от лагеря карфагенян. Противники с воинственными возгласами набросились друг на друга. Стена греческих щитов ощетинившаяся копьями, обрушилась на ливийцев, иберийцев и кампанцев, непревзойденных в бою один на один благодаря своей ловкости и опыту, но не столь стойких против такой мощной лавины. Рукопашная шла долго, борьба завязалась ожесточенная и кровавая. Наконец ряды карфагенян дрогнули и начали отступать под усиливающимся натиском противника, усыпая землю телами погибших и раненых. Последних приканчивали своими копьями воины из замыкающих рядов греческой армии.

Тем временем на городских стенах Акраганта собралось множество воинов, громко подбадривающих своих союзников, будто те, в исступлении и грохоте сражения, могли их услышать. Однако их крики, конечно же, достигали укрепленного лагеря противника, сея там сумятицу и страх.

В какой-то момент, когда стало ясно, что войско Гимилькона отступает, воины Акраганта начали группироваться вокруг своих полководцев, призывая открыть ворота и отправить их в бой, чтобы они могли тоже наброситься на врага и уничтожить его раз и навсегда.

— Чего мы ждем? — кричали они. — Пора действовать, покончим с этим делом, случай подходящий!

— Перебьем их всех!

— Отомстим за Селинунт и Гимеру!

Военачальник по имени Кратипп попытался успокоить их.

— Тишина! — воскликнул он. — Замолчите! Послушайте меня!

Гвалт, казалось, поутих, но звуки битвы, доносившиеся до города, вводили воинов в исступление; яростное воодушевление читалось на лицах, во взглядах, в дрожи их тел. Все они хотели принять участие в этом свирепом празднестве, жестоком побоище, прежде чем оно завершится.

— Слушайте! — повторил Кратипп. — Если мы выступим сейчас, город останется незащищенным, и мы допустим ту же ошибку, что погубила Гимеру. Гимилькон может двинуться на Акрагант из укрепленного лагеря, атаковать, покуда мы будем там, за стенами, и взять его с первой же попытки. Вы это понимаете?

— Хватит, мы хотим на поле боя! — прокричали ему в ответ.

— Что вы за полководцы? — вторили им другие. — Вы же просто не способны повести своих людей в бой!

Покуда они так спорили, распространился слух о том, что намечается вылазка, имеющая своей целью изгнание варваров с территории Акраганта. Тысячи вооруженных воинов, сжимающих в руках копья и щиты, собирались у ворот, ругаясь и галдя. Те, что стояли на вершине стены, наблюдая за происходящим на равнине, кричали громче остальных, словно находились на стадионе или ипподроме.

Кратипп, сообразив, что может потерять контроль над ситуацией, вызвал одного из своих помощников, молодого человека тридцати с небольшим лет, по имени Аргей, и сказал ему на ухо:

— Ступай скорее к кампанским наемникам, вели им загородить все ворота и встать там на страже: мы не можем позволить людям в хаотичном потоке вырваться за пределы города и оставить его незащищенным. Быстрее!

Аргей бросился прочь, с трудом пробираясь сквозь толпу, выкрикивавшую ему вслед оскорбления:

— Трусы, подлецы! Продажные твари!

Когда вновь явившиеся на эту стихийную сходку сообщили всем, что ворота заблокированы и взяты под охрану, послышался крик со стены:

— Смотрите сюда, что тут творится!

Все сразу устремились вверх по ступеням туда, где дежурили часовые, и глянули вниз: пуническая армия терпела сокрушительное поражение и поспешно отступала к укрепленному лагерю. К единогласному воплю дикого ликования вскоре примешались ругательства и неодобрительные возгласы, как только стало ясно, что Дафней не позволяет своим людям преследовать врага. Очевидно было, что он боится угодить в засаду, как это случилось с армией Диокла в битве при Гимере. Жители Акраганта, конечно, не могли видеть и слышать, как Дионисий, находившийся на правом фланге, кричит то же самое, что и они, призывая двигаться вперед и прикончить всех до единого.

Но никакой реакции на это не последовало. Армия союзников остановилась, подчинившись голосу трубы, и, таким образом, основная масса карфагенского войска в целости и невредимости укрылась за укреплениями лагеря.

Увидев это, жители Акраганта смирились с уже свершившимся фактом. Армия союзников находилась на расстоянии почти двух стадиев, а выступать в одиночку не имело смысла. Горечь испытывали они, ведь на их глазах была упущена возможность окончательно уничтожить нависшую над ними угрозу.

Вскоре, однако, за разочарованием последовал взрыв недовольства и гнева. Воины окружили своих командиров, восклицая с грозным видом:

— Вас подкупили!

— Сколько вам заплатили варвары?

— Предатели!

— Продажные ублюдки!

Теллий попытался утихомирить их:

— Успокойтесь! Вы не имеете права выдвигать такие обвинения, не имея к тому оснований!

Но своим слабым, хриплым голосом он не мог перекричать нарастающий гул.

В полководцев полетели камни, многие из них достигли своей цели. Пораженный в голову, Кратипп упал на землю, за ним последовали три его товарища, осуществлявшие верховное командование армией. Спасся только Аргей, молодой военачальник, которому было поручено передать распоряжение наемникам у ворот. Когда он вернулся, трое из полководцев были уже мертвы и наполовину засыпаны камнями. Люди, прикончившие их, стояли теперь вокруг трупов молча и даже не обратили на него внимания, когда он, бледный и безмолвный, приблизился к безжизненным телам.

Все стояли, охваченные горечью и отвращением от содеянного, от сознания того, что эта высшая справедливость была самым несправедливым поступком из возможных и, быть может, они покарали слишком страшным наказанием всего лишь нерешительность или попросту глупость.

Схватка была очень тяжелой, карфагеняне оставили па поле боя почти шесть тысяч человек, в то время как армия союзников насчитала чуть меньше трехсот погибших; однако среди воинов, которых лишили права на решающую победу, царило большое недовольство.