Валерио Манфреди - Тиран

— Мне бы очень хотелось знать о цели твоего прибытия сюда, в Сиракузы.

Лисандр пристально посмотрел ему в глаза, внезапно становясь серьезным, почти холодным.

— Спарта выиграла эту войну, но причин радоваться у нее нет. Мы потеряли много людей и понесли великий ущерб, то же случилось и с нашими союзниками. Сейчас наши отряды снова находятся во всех городах прежней афинской лиги, под командованием военачальников, обладающих также и политическими полномочиями, однако мы понимаем, что поддерживать такой порядок будет непросто. Персы помогали нам лишь потому, что Афины всегда представляли для них угрозу, и в любой момент они могут переменить свою линию поведения. Посему нам нужны друзья и союзники повсюду. Спарта всегда поддерживала дружественные отношения с Сиракузами. Более того, быть может, именно Сиракузам она обязана своей окончательной победой. Ведь как раз под этими стенами афинскому могуществу нанесли сокрушительный удар… С другой стороны, вы бы не справились без нашей помощи.

— Однако здесь… — ответил Дионисий, постепенно понижая голос, — речь идет не о Сиракузах, ведь это я… их представляю.

На лице Лисандра появилась ухмылка, вероятно, означавшая улыбку.

— Буду с тобой откровенен, гегемон: иметь дело с одним человеком гораздо проще, чем с Народным собранием. Это понятно?

— В высшей степени. Разумеется, я с тобой согласен. Мой брат сказал, что нам позволят завербовать наемников на Пелопоннесе и первые отряды уже направляются сюда.

— Верно, однако он действовал исключительно по своей воле. Мы к этому не имеем отношения. Мы тут совершенно ни при чем.

— Понимаю, — ответил Дионисий. — Большего мне и не надо.

— Мы помогли тебе остаться у власти, потому что на данный момент нам это выгодно. Надеюсь, я выражаюсь ясно.

— Более чем.

— Если же обстоятельства переменятся…

— Мне придется выпутываться самому.

— Именно.

— И что же я могу предпринять, дабы все оставалось по-прежнему?

— Займись Сицилией.

— Я это сделаю.

Лисандр вздохнул, словно внезапно ощутил усталость от путешествия.

— Может, ты хочешь уйти со своей должности? — поинтересовался Дионисий.

— Да, скоро, — ответил спартанец. Взгляд его упал на Аксала, чья огромная фигура возвышалась на фоне стены, у которой он неподвижно стоял за спиной своего хозяина. Он носил доспехи на греческий манер — панцирь и наколенники, — однако оставил ожерелье и усы: лишить его их оказалось делом невозможным.

— Это кто? — спросил Лисандр.

— Мой телохранитель.

— Но из какой он страны? Похож на фракийца, но слишком большой.

— Он кельт, — ответил Дионисий. — Я купил его на рынке.

— Кельт, да? Они все такие?

— Он говорит, что его братья — еще больше.

— Да, я слышал, что они живут на берегах Северного океана, а когда прилив накрывает их деревни, входят в воду и толкают ее щитами, словно пытаются остановить… Вероятно, они весьма кичатся своей силой. Если однажды они обратят внимание на красоту и богатство наших земель, то станут для нас большой проблемой. Их трудно будет сдержать… — Он снова украдкой поглядел на Аксала. — Зевс свидетель. Он похож на титана! Тебе известно, есть у него какое-нибудь слабое место?

— Да, солнце. Он не переносит солнца. Оно сжигает его кожу. Однако мои врачи выяснили, что смесь из оливкового масла и зеленых орехов помогает избежать ожогов.

— Интересно, — вполголоса заметил Лисандр, — в самом деле интересно… Твоя рыба была вкусной. А теперь, если позволишь, я пойду отдохну. Тяготы войны ослабили меня. Я уже не тот, что прежде.

Явился раб и убрал пустое блюдо. Затем проводил гостя в спальню. Дионисий сделал знак Аксалу, и тот удалился.

Остался один Лептин, до сих пор не проронивший ни слова.

— Мне кажется, все прошло хорошо, не так ли? Он выразился достаточно ясно. Сказал, что…

— Он ничего не сказал, — перебил его Дионисий. — Он пришел лишь для того, чтобы посмотреть, что я за человек.

— Ты думаешь, теперь он это знает?

— Мне кажется, да.

— Однако ой заинтересован в союзе с нами.

— Вовсе нет.

— Что тогда?

— У него есть лишь одна цель — ослабить Коринф, слишком могущественный и строптивый для них в качестве союзника. Коринф вышел из кампании на Сицилии сильно потрепанным, и это Спарту устраивает. Этим все сказано. Если же мы еще и избавим их от некоторого количества неприкаянных вояк, завербовав их в свою армию, они еще больше обрадуются. В глубине души спартанцы не являются большими любителями непредвиденных обстоятельств и приключений, но прежде всего, как истинные воины, они не любят войну. Лисандр явился сюда лишь для того, чтобы проверить, все ли спокойно, не вынашиваю ли я каких-нибудь безумных идей. Вот увидишь, он скоро уедет.

Он действительно уехал три дня спустя и больше не показывался на Сицилии.

Дионисий же занялся приготовлениями к претворению в жизнь своей основной затеи — плана по уничтожению карфагенян на Сицилии и мести за их зверства в Селинунте, Гимере, Акраганте и Геле. Чтобы осуществить это предприятие, он провел за последующие три года ряд кампаний, опираясь при этом как на городское ополчение, так и на наемников.

Он захватил Этну, оплот верховной аристократии — своих самых яростных противников, и сровнял весь город с землей. Оттуда он двинулся в глубь суши, чтобы подчинить сикулов. Занял Гербиту, потом пошел на Генну, расположенную высоко в горах, средь лесов, в центре острова.

Там находилось святилище в честь Деметры и Персефоны — девушки, ставшей женой Аида, самого почитаемого бога на Сицилии. Девой ее похитили именно на здешних лугах, пока она играла с подругами, и унесли в мрачное царство теней, в унылое обиталище мертвых.

Все сторонились этого места, даже пастухи. Там открывался проход в потусторонний мир — грот, где исчезла увозящая Персефону колесница Аида, запряженная вороными жеребцами, извергающими пламя. Именно туда спускался Орфей в поисках Эвридики, своей возлюбленной супруги. Своим пением он тронул душу повелительницы царства теней, прекрасной, но бесплодной Персефоны. И она поставила ему лишь одно условие: Эвридика вернется в мир живых, следуя за Орфеем, на шаг позади, но он, великий поэт, не должен оборачиваться до тех пор, пока они не окажутся на поверхности земли, пока не увидят свет солнца. Если он это сделает — она исчезнет навсегда.

Орфей стал подниматься наверх, прислушиваясь к легчайшим шагам возлюбленной, пытаясь ощутить ее холодное дыхание за спиной, и думал о том времени, когда солнце согреет его и эти бескровные губы опять станут гранатовыми, мечтал о влажной красоте ее губ, которые раскроются, словно цветок, под его поцелуями. Но ему никак не верилось, что любимая следует за ним, в нем росло подозрение в том, что его обманули, и наконец, когда перед ним уже забрезжили солнечные лучи, он оглянулся.