Илья Клаз - Навеки вместе

Небаба сидел на коне, поглядывал, как тащили мужики тяжелое бревно, как с ходу ударили комлем в ворота.

— Взяли сильнее!

— Еще взяли!..

Дубовые ворота с черными крестами жалобно взвизгивали и дрожали. Небабе не очень хотелось обкладывать монастырь. Гетман Хмельницкий строго наказывал: войну ведем с, войском Речи Посполитой, монастыри и костелы не трогать. Но здесь уж не его воля, мужики свои счеты сводят. Вылетел пробой. Покатилось бревно, разошлись со скрипом ворота. На широкий монастырский двор, усыпанный желтым песком, хлынули мужики и казаки.

Первые ряды стражи были смяты, и наступавшие неудержимой лавиной пошли вперед. Побросав протазаны, остальные пикиньеры разбежались. Казаки пустились за ними, ударили саблями по алтарю.

Осмелев, пошли за казаками и мужики. Вытащили из камор хоругви, атласные и китайчатые гербы. Затрещала старая материя. Разлеталась в клочья серебряная парча. По мозаичному полу со звоном катились подсвечники. В кельях нашли трех перепуганных служителей. Те стояли на коленях перед образами и едва шевелящимися губами шептали молитву. Служители смотрели на казаков пустыми, отрешенными глазами, еще не понимая, что минуты их жизни сочтены.

Одна из келий была заперта. Шаненя толкнул дверь. Крючок сорвался с петельки, и дверь с шумом отлетела в сторону. Возле высокого, из черного дуба комода стоял бледный викарий. Шаненя оттолкнул его, и он полетел в угол, затих. Иван раскрыл дверцы комода и онемел от удивления: стоят на полках золотые и серебряные чаши, келихи, унизанные жемчугами и дорогими каменьями. Таких богатств никогда не видали мужики. Сбились кучей, замерли. И внезапно десятки рук потянулись к чашам.

— Не трожь! — закричал Шаненя.

— Твое ли?! — набросились на него.

— Не трожь! — глаза Шанени налились кровью. — Зови Небабу, Алексашка!

Алексашка выскочил из кельи, а Велесницкий начал расталкивать толпу.

— Вытаращили загребущие зенки, сукины сыны! — шумел Ермола, работая локтями. — Осади!

— Сам сучий сын! — разошелся мужик с курчавой жидкой бородой и со всего маху огрел Велесницкого кулаком. — Наше злато! Делить поровну будем!

Шаненя схватил мужика, приподнял и тряхнул так, что тот, вырвавшись из цепких рук Ивана, распростерся на полу. Кто-то ударил Шаненю в бок, потом схватил за руки, оттаскивая от комода. Началась потасовка с бранью и криком.

— Замрите, гады!.. — загремел громовой бас Небабы.

Стало тихо. Вытирая ладонью разбитый нос, Велесницкий ворчал, со злобой поглядывая на мужиков:

— Не зря паны быдлом окрестили…

Шаненя начал сыпать в распластанный кафтан кубки и чаши.

— Забирай, атаман, злато. В казну пойдет!

— Джура, в оба гляди! — наказал Небаба, выходя из кельи.

В монастыре стоял грохот. Ломали все, что можно было сломать…

Из кельи Шаненя пробежал коридором к боковому выходу. Дверь во двор была заперта. Хотел вернуться, но заметил быструю осторожную тень на крутой винтообразной лестнице. Кто-то бесшумно спускался вниз. Шаненя отпрянул в сторону и приник к широкой пилястре. Выглядывая из-за нее, увидел черную накидку с желтым крестом. «Ксендз Халевский!» — узнал Шаненя и оторопел от неожиданной встречи. Ксендз спускался, держа в руке ключ. Сухо щелкнул старый замок, Халевский выскользнул во двор. И только тогда, словно опомнившись, Шаненя рванулся и настиг ксендза в тыльной стороне монастырского двора.

— Пане ксенже!..

Шаненя видал, как вздрогнули плечи Халевского. Он остановился, посмотрел на Шаненю обезумевшими глазами и, подхватив накидку, бросился к калитке. Шаненя преградил ему дорогу.

— Пане ксенже!..

— Что тебе надобно? — восковые щеки Халевского окаменели, поджались тонкие дрожащие губы.

Шаненя не мог ответить, что ему надобно. Много раз наедине с самим собой думал: если б представился случай, то высказал бы ему, ксендзу Халевскому, все. И про обиды, что чинят униаты, и про то, что разоряются ремесленники, и в долговой тюрьме сидят, и про то, что иезуиты захватывают для своих потреб городские земли. Теперь же отняло язык. Вымолвил нескладно:

— Больше не будешь, пане ксенже, вере нашей шкодить.

— Вера одна, и бог один! — Ксендз Халевский задергался, стараясь освободиться от цепкой руки.

— Две! — закричал Шаненя и крепче сжал локоть Халевского. — У тебя своя вера, у меня своя!

Не заметил Шаненя, как прибежали мужики. Опомнился, когда ксендза Халевского стала прижимать толпа к монастырской ограде.

— Пусти до ксендза, пусти!..

Шаненя узнал хриплый голос Гришки Мешковича. Шапошник пробивался сквозь толпу, отчаянно работая руками. Короткие, узловатые пальцы его старались поймать подбородок Халевского. Тот мотал головой, ударяясь затылком о камень ограды.

— Ну?! — прохрипел Гришка. — Настал час!

Мешковича все же опередили. Сверкнула алебарда, и стон ксендза Халевского потонул в разгневанном крике мужиков.

А в монастыре все нарастал грохот. Казаки, разыскав лестницы, добрались до высоких окон и вырывали тяжелые свинцовые рамы.

— Пули лить будем. Чистый свинец! Ну, навались!

Мужики тоже полезли к окнам. Небаба осмотрел первую раму, ударил топориком по мягкому металлу, остался доволен.

— Несите в кузню к Шанене, — приказал казакам, — Там все прилады найдете.

Но самого Шаненю Небаба не отпустил. И тот понял, что предстоит разговор с атаманом.

В кузню казаков повел Алексашка. Нести раму неудобно. Сабля непривычно бьет по ноге, мешает шагать. Алексашка вспотел. Оглянулся, а следом казаки тащат вторую раму.

Во дворе Ховра бросилась к Алексашке со слезами.

— Где Иван?

— Цел твой Иван! — с достоинством ответил Алексашка. — С атаманом в кляшторе стоят.

Казак, что помогал Алексашке тащить раму, увидел пробегавшую Устю, остановился:

— Ото дивка! Мо, твоя?

У Алексашки радостно забилось сердце. Откинув шапку на затылок, гордо ответил:

— Моя!

Устя бросила быстрый взгляд на Алексашку и скрылась в хате.

А казак, проводив взглядом Устю, осмотрел кузню, ударил несколько раз молотом о наковальню, как будто хотел убедиться, крепка ли она, и начал прилаживать на нее угол рамы. Повыше локтя Алексашка увидел синевато-красный рубец.

— Недолго было и совсем отсечь, — Алексашка неодобрительно посмотрел на руку.

— И такое у казаков бывало. Пока меня господь бог бережет. А как дальше будет — не знаю. Меня Юрком кличуть… А тэбе як?

— Алексашкой.

Юрко взял зубило, проворно перебил раму и, отрубив кусок свинца, начал старательно плескать его молотом.

— Пулелейки нет ли у тебя? — спросил Юрко. — Плавкий ли? Попроворнее раздуй горн.

Пулелейки в кузне, конечно, не оказалось. Юрко куда-то сбегал и принес крошечный ковшик с острым носиком и деревянной ручкой. Алексашка догадался, что это и есть пулелейка. В нее набросали свинца. Пошла работа! Вот уже высыпали в песок первый десяток пуль. Завязав их в тряпицу, пошли искать Небабу.