Илья Клаз - Навеки вместе

Приезд пана Тышкевича в Охов не предвещал ничего хорошего. Силан поглядывал из-за куста орешника, как прошел пан к хате старосты. Возле хаты, под березой, поставили столик, застеленный белой скатеркой, и скамейку. Тышкевич опустился на скамейку. Силан увидал двух похолков в белых кафтанах и сразу защемило сердце. Предчувствие не обмануло. Староста велел мужикам немедля собираться.

— Все? — спросил он старосту.

— Все, ваша мость.

Ждут мужики, что скажет пан. А тот чешет пальцами затылок и смотрит на белые облака. Мужики видят быстрые глаза, острый нос, торчащий шилом над черной щеткой усов. Вздрогнули усы.

— Кто? — пан Тышкевич сузил глаза и посмотрел на эконома.

— Степка Бурак.

— Степка!.. — крикнул староста.

Степка Бурак, сутулый длиннорукий мужик, вздрогнул и опустился на колени.

— Шестьдесят грошей за куницу, — прочитал эконом.

— Почему не отдает? — спросил Тышкевич у старосты.

— Отдам, ясновельможный, — божился Степка. — Свезу в Пинеск овес и коноплю, и отдам…

— Не хочет куничными отдавать, пойдет в тягловые! — прошипел пан Тышкевич. — Пять дней в неделю… Походки! Десять плетей ему, чтоб помнил про долг.

Похолки схватили Степку, бросили на траву и задрали рубаху. Засвистела плеть и голос эконома считал:

— Раз… два… три… четыре…

Не успел Степка подняться с травы и завязать на штанах веревочку, как голос старосты снова оповестил:

— Силан Сиротка!

Походки подмяли Силана. Кто-то сел ему на ноги, кто-то тяжело придавил голову к земле. Упругая плеть обожгла спину, и Силан сжал зубы… Все девять мужиков были старательно высечены в тот же день. А через две недели сонную тишь Охова нарушил людской говор, скрип повозок и храп коней. Грозно поблескивали пики и широкие лезвия алебард. Страх и смятение навевали крылья гусар и тяжелые черные кулеврины на неуклюжих деревянных лафетах. В хате старосты остановились ясновельможные паны — стражник Мирский и пинский войт Лука Ельский. Оховские мужики знали, что войско идет к Пинску, в котором засели черкасы вместе с горожанами. И теперь рядили, что будет с повстанцами?

К вечеру за Силаном пришел староста и повел в хату. По дороге поучал:

— Переступишь порог — падай в ноги. Внимай, о чем тебе говорить будет ясновельможный пан.

— Смилуйся, — просил Силан. — Зачем я надобен ясновельможному?

— Знать не знаю.

Пока шли, все передумал Силан. Может, земли куничные продал пан? А может, просил рейтар высечь его? Скорее всего, что сечь будут. За что — Силан догадаться еще не мог.

Переступив порог, он упал на колени, не рассмотрев еще, кто есть в избе.

— Вставай, — повелел голос.

Силан приподнял голову. В переднем углу увидел трех сидящих. Первый, круглолицый, в камзоле, повторял:

— Вставай. Звать тебя?

— Силаном, ваша мость…

— Поближе иди.

Силан подошел на шаг ближе и, кинув робкий взгляд, рассмотрел тех двоих: здоровущего, рыжеусого, с колкими, как шилье, глазами, и седого, в темном сюртуке с широким, расшитым серебром поясом. Силан сообразил, что все трое — войсковые люди.

— Как мне ведомо, — начал второй, — ты задолжал пану Тышкевичу, податей не платишь. Не плетей заслужил ты, а на кол тебя посадить надобно. Но господин твой ясновельможный великодушен к тебе и терпелив…

— Пусть хранит его бог! — ответил Силан.

— Тебе ведомо, что схизматы, сговорившись, предали Пинеск и отдали его в руки врагов твоих?

— Говорят, ваша мость, что город обложили…

— Привел в Пинеск черкасов вор и разбойник Небаба. Работные люди и чернь раскрыли ему ворота, за что будут наказаны богом… Хочу я, чтоб ты пошел в Пинеск тайно и поелико возможным будет образумил чернь и посадский люд словом господним, дабы не слушали предателей схизматов, не верили им, оружия в руки не брали и никаких почестей черкасам не оказывали…

Силан слушал, о чем говорил пан. А тот хотел немного. Если б мог он, Силан, порешить схизмата Небабу — был бы королевской милости удостоен. Но это так, между прочим. Главная его забота — увещевать люд. Пан достал грош и положил его в жесткую, широкую ладонь Силана.

Силан вышел во двор. В голове кружило, все перемешалось и, как ни старался Силан припомнить все по порядку, о чем говорил пан, — не мог.

Вечером в хату Силана пришел оховский мужик Лавра.

— Разом идем, — прошептал он. — Только боязно мне.

— Чего боязно, — успокаивал Силан. — Ходить будем, глаголети… Пан обещал налоги поубавить…

— Обещал… — .засомневался Лавра. — Да поглядим. Как бы не заплатил, когда восток с западом сойдутся…

Утром пану Ельскому принес донесение лазутчик, посланный к Пинску. Вести он доставил дивные: Северские и Лещинские ворота раскрыты. Из ворот выходят мужики и бабы в лес за хворостом. В городе тишина, казаков за стенами не слышно.

— А что на улицах деется? — хмурясь, допытывался войт.

— В город не заходил, не велено, — признался лазутчик.

— Жаль, — прикусил губу пан Ельский. — Значит, не видно казаков?

— Языка брать надо, ваша мость, — разгорячился Жабицкий.

— Не надобен, — пан Ельский отрицательно покачал головой. Решил идти к Пинску, до которого было десять верст.

Когда подошли к городу, войт приказал держать войско в лесу, костров не разводить, лошадей отвести подальше. Вместе с капралом Жабицким выехали на опушку и остановились, разглядывая город. Скупое осеннее солнце мягко вырисовывало на бледном небе белые громады костелов, монастыря и коллегиума. Кое-где над домами устало вились жидкие дымки. Северские ворота были раскрыты. Ни часовых, ни черни. Вскоре вышел за ворота мужик с веревкой. Подошел к опушке леса, собрал хворост и, взвалив на плечи, пошел в город. Затрепетало сердце Луки Ельского: сами ушли черкасы из Пинска! Половину дня простояли возле высоких смолистых сосен, поглядывая на ворота. Думал войт. Наконец решился:

— Пойдем в Пинеск!..

Капрал облегченно вздохнул, хоть и продолжали мучить его какие-то непонятные сомненья. Ему-то приходилось иметь дело с черкасами. И всякий раз они обманом и коварством наводили ужас на рейтар и драгун…

— Ваша мость, — капрал натянул поводья.

— Ну…

— Пана Мирского ожидать не станем?

— Какая надобность ждать пана стражника? — Войт резко повернул голову. Жабицкий заметил, как недобро сверкнули его глаза. Он повторил — Пойдем в Пинеск.

— Будет по-твоему, — покорно согласился капрал.

Жабицкий понял, что это решение окончательное. Пришпорив коня, он пустил его лесной тропой. Выслушав капрала, Шварцоха зашевелил белобрысыми бровями. Он был доволен, что боя не предстоит. Трубач заиграл построение.

Отряд вытянулся из леса на шлях и пошел к Северским воротам. Пан Ельский видал, как выбежали два мальчугана, постояли возле рва и пустились вприпрыжку назад. К воротам поскакал рейтар. Постоял, посмотрел, что происходит за стеной, и, убедившись, что никого нет за частоколом, поспешно вернулся. Теперь у пана Луки Ельского не было никакого сомнения, что казаки ночью оставили город. Он был и доволен, и одновременно сожалел об этом: выскользнул из рук Небаба!