Гусейнкули Гулам-заде - Гнев. История одной жизни. Книга вторая

...Через два дня Довуд-хан приказал построить эскадрон.

Он выехал к нам на своем скакуне, поздоровался и, не в силах сдержать улыбки, сказал:

— Мои храбрые воины! Командование хорасанской армии прислало поздравление по поводу успешного разгрома бандитского отряда нашим эскадроном. Я зачитаю его... «Господин подполковник Довуд-хан! Поздравляем вас и ваш доблестный эскадрон с победой. Командование выражает свою благодарность вам за умелое руководство ответственной операцией. Передайте мой привет солдатам и офицерам. Гусейн-Хазал»,— Довуд-хан самодовольно оглядел и добавил: — Слава вам!..

— Служим родине!— привычно ответил эскадрон. Довуд-хан еще погарцевал на своем коне, косясь на стоящих в сторонке и глазеющих на нас крестьян. Видно было, что ему хочется продлить эти приятные минуты.

— Я хочу сказать несколько слов вам, мои верные солдаты, и вам, представители мирного населения,— снова громко заговорил он.— Вы заметили: после разгрома банды в Карадагском ущелье и гибели главаря во всей округе не было ни одного случая грабежа или нападения на местных жителей! Теперь все убедились, как сильна наша армия. Пусть знает каждый: никому не позволено безнаказанно нарушать законы. Все награбленное, что находилось в Полабрешоме, возвращено хозяевам. Крестьяне могут спокойно трудиться на своих полях. Путники могут спокойно держать свой путь. И это все благодаря нашим доблестным воинам. Слава эскадрону «Молния»!

Солдаты снова гаркнули «Служим родине», а крестьяне по-прежнему молча смотрели на небывалое зрелище. Довуд-хан, видимо, ожидал всенародного ликования, но люди не шевелились, только ребятишки бегали у стен караван-сарая и что-то кричали, радуясь невиданному зрелищу.

Я с горечью подумал: как много перенесли эти люди, даже избавление от бандитских налетов не привело их в радость. Да и какая там радость, если они с рассвета до темна гнут спины, получая гроши, которых едва хватает на пропитание... Нет, мало разбить какую-то банду — надо облегчить участь этих несчастных, освободить их от кровопийц — угнетателей. И мы добровольно взяли на себя эту тяжесть, вступили в борьбу за свободу народа...

Скорее бы за дело!

..Эскадрону поручили патрулировать дорогу от Сабзевара до Шахруда.

Однажды группа, которой мы командовали, остановилась на отдых в живописном широком ущелье. Склоны гор были покрыты кустарниками и деревьями, одетыми в осенние наряды — желтые и багровые. Вокруг стояла такая хрупкая и сладостная тишина, какая бывает только в горах. Солдаты хлопотали у костра, на котором собирались жарить шашлык из убитого по дороге барана, а мы с Аб-басом поднялись на вершину холма и с удовольствием растянулись на пожелтевшей, но мягкой и пахучей траве. Высоко в голубом небе плыли легкие облака, похожие на бредущую по степи отару.

— В такие минуты забываешь про все на свете,— мечтательно проговорил Аббас.— Кажется, что мир создан для счастья, для твоего личного счастья..

— Мир и в самом деле создан для счастья,— подхватил я.— Только злые люди мешают нам быть счастливыми.

— И про злых людей в такие блаженные минуты забываешь,— продолжал Аббас, словно и не слышал меня.— Будто бы отработал ты свое в кузнице, отмахал тяжелым молотом и радуешься тому, что славно послужил людям, и ждешь свою любимую... мечтаешь, лежа на траве...

Я приподнялся на локтях, посмотрел на друга. Лицо у Аббаса было и впрямь счастливым, мечтательным. Сколько еще юношеского, непосредственного в этом большом, сильном человеке!

— О чем же мечтаешь?— с улыбкой спросил я.

— Хочешь узнать?— Аббас тоже улыбнулся.— О, разве мало, о чем может мечтать счастливый человек! Вот, например, взять отпуск и поехать путешествовать по всей стране — от наших гор до самого океана, разве плохо!.. И всюду видеть мир и согласье, встречать друзей, таких же счастливых, как ты сам... Благодать!

Мы замолчали, улыбаясь своим мыслям, радуясь недолгой свободе.

— Ты слышишь? — вдруг спросил Аббас, и голос у него был уже совсем иным, чем минуту назад.

Я прислушался. Легкий ветерок шелестел в траве. Тон-го голосил кузнечик. Внизу переговаривались солдаты. И вдруг до моего слуха явственно донесся стон. Мы сразу оба вскочили, оглядываясь. Вокруг по-прежнему все было по-осеннему спокойным и задумчивым. Но где-то в этой задумчивости и спокойной тишине таилась беда.

— Женский голос,— шепотом сказал Аббас.

Мы снова прислушались, затаив дыхание. И снова услышали стон. Он доносился из кустов, густо разросшихся на склоне, противоположном тому, где расположились солдаты. Аббас первым побежал вниз. Обдирая руки о колючие ветви, мы стали метаться по кустам.

— Сюда, Гусо!

Подбегаю к Аббасу и вижу ужасную картину: девушка лет семнадцати, бледная, в изодранном платье, распластана на земле, словно распята, — руки и ноги ее привязаны к

четырем кустам, так что ей и пошевельнуться нельзя. Преодолев минутную растерянность, бросаемся к ней, торопливо начинаем развязывать веревки, но узлы не поддаются. Аббас выхватывает нож.. Девушка молча смотрит на нас глазами полными ужаса. Губы ее дрожат, она хочет что-то сказать — и не может. Я побежал на вершину холма, крикнул солдатам, чтобы принесли воды. Она стала жадно пить, вода текла по подбородку, по шее, по груди... Аббас скинул свой мундир и прикрыл ее дрожащие плечи. И вдруг девушка заплакала. Это был даже не плач, а истерические рыдания. Она билась в наших руках, и я было подумал, что она лишилась рассудка... Постепенно она успокоилась, продолжая всхлипывать и судорожно глотать слезы.

— Ты не бойся,— ласково сказал Аббас.— Мы не обидим тебя...

Она доверчиво прижалась к его груди, затихла.

— Как зовут тебя, сестренка? — спросил я.

Она вскинула на меня свои большие глаза. Сколько боли в ее взгляде! Я вздрогнул.

— Туба,— еле слышно ответила девушка,— меня зовут Туба. Я из Солтан-Баязида. Здесь недалеко...— И вдруг, вырываясь из наших рук, закричала дурным голосом, как юродивая: — Они убили меня! Убили-и...

Снова пришлось ее успокаивать, пока не затихла.

— Кто они? — спросил Аббас.

Туба подняла на него взгляд, глаза ее лихорадочно блестели.

— Вы отомстите за меня?— заговорила она страстно. — Я умоляю... Отомстите! Они не люди, они хуже зверей... Они погубили меня, но они сами не будут жить, аллах покарает их... Гиены!..

— Не волнуйся, Туба,— я старался вложить в свой голос как можно больше теплоты и нежности.— Мы твои защитники, ты верь нам. Только скажи, что произошло, кто эти люди?..

Она села на траву, плотнее запахнула на груди мундир Аббаса:

— Вечером я пошла за водой с кувшином. К этому роднику я ходила каждый день, он ближе всего от нашего дома, который самый крайний... Я пошла, зачерпнула воды, решила посидеть, полюбоваться закатом. Вижу: едут двое всадников. Не спеша, спокойно едут. Думала: из нашего поселка, темно уже было, не разглядеть. Они слезли с коней, подошли. Я и не оглянулась на них. А они... — Слезы снова мешали ей говорить. Она сдавила руками горло, замотала головой.— Они набросили мне на голову что-то, скрутили руки, тряпку в рот... Я стала вырываться, хотела закричать... Они поволокли меня, кинули на коня... Потом... потом... Они погубили меня! Они убили мою душу!