Валентин Костылев - Кузьма Минин

— Будет! Не уговаривай!..

— Натальюшка!..

— Уймись, не время! До свету выезжать.

Ответом был тяжелый вздох.

Старушечий голос посоветовал идти в Кострому. Там безопаснее. И воевода там крепкий, не подпускает никаких врагов к городу, и богомольник, и красавец, праведник, чуть-чуть не святой — Иван Петрович Шереметев. Боярского рода человек А в Нижнем неспокойно. Мордва и воры одолели его. И смута там! Мужики зорят церкви. Колокола снимают. Мятеж невиданный!..

Пришедший на ночлег поздно ночью Роман Пахомов услыхал сквозь дремоту этот разговор, крикнул с печи сердито:

— Будет врать, старая карга! Дружнее нижегородцев и людей нет. Не мути православных!

— Нешто ты не спишь, батюшка? — удивленно спросила она.

— То-то и есть!.. Язык отсохнет, убогая!

Старуха начала оправдываться, божиться, Пахомов не слушал ее. Его одолевал сон.

Произнесенное в темноте имя «Наталья» подняло воспоминания. Но Пахомов постарался отогнать их от себя. Лучше не думать.

Тепло было под меховым охабнем, уютно. Забывались горести земные, забывалось все тяжелое, неприятное. Пахомов крепко уснул. И не слышал, как из той же избы, где он ночевал, в полумраке зимнего утра вышли на волю Халдей и Наталья. Они вскочили на коней, пойманных ими накануне в одном разоренном ворами селе, и поехали на север, к Костроме.

Наталья, упрямо отказывавшаяся ехать в Нижний, настояла на своем.

Она боялась… боялась самой себя, боялась «наказанья божьего»… Она внушила себе, что Константин ей послан богом, чтобы спасти ее, охранять ее от опасности… Как же можно бросить его?! Как же можно дать волю своему сердцу, когда сам бог на стороне ее нового друга?!

Халдей, поникнув головой, думал: «Почему она не хочет в Нижний? Известно, что Пожарский в Нижнем граде на Волге и готовится идти он на Москву с новым земским ополченьем. Слухом земля полнится. Разве утаишь такое дело? Наталья уверяет, что отец ее непременно в войске Пожарского. Он давно знаком с князем и тайно всегда стремился уйти из Москвы к нему на службу в Зарайск, и все-таки… она не хочет ехать в Нижний. Простая и добрая, теперь она почему-то краснеет, сердится; черные глаза ее становятся злыми».

Немало было пережито и плохого и хорошего за эти восемь месяцев. Немало опасностей преследовало их на дорогах. Везде смерть подстерегала людей, таясь в каждом овраге, под каждым кустом, в каждом переулке заброшенных жителями деревень!.. Однажды, скрываясь от польских всадников в дремучем лесу, Наталья наступила на змею, которая ужалила ее в ногу. Целых две недели девушка при смерти пролежала в лесу на постели из ветвей и травы.

Приходилось ухаживать за ней, как за малым ребенком. Эти две тревожные недели сблизили Халдея с Натальей так, как не могут сблизить годы. Выздоравливая, она с детской серьезностью признавалась: «Что было бы со мной, если бы тебя не случилось?!» И с благодарностью целовала его, как брата, как близкого, родного человека. Она привыкла к нему.

В огне сельских пожарищ, в диком вое степных ветров, среди постоянных опасностей родилась его любовь… Никогда ранее Константин не испытывал этого чувства. Никогда до этого времени не знал он, как велик и прекрасен мир.

Ловко, по-мужски, сидела на коне стрелецкая дочь. Она ускоряла ход, выказывая беспокойство. Два раза даже оглянулась назад, словно опасаясь погони. А дело было просто: она увидела на постоялом дворе Романа.

Утро сумрачное; в безветренном воздухе кружатся редкие снежинки.

А там вдали, где земля сходится с небом, все еще висит густая темная мгла.

Вот уже целый месяц они бродят по суздальскому краю в поисках безопасного пристанища. Монастырь под Коломной, где им удалось несколько месяцев прожить спокойно, неожиданно подвергся нападению шайки сапежинцев. Счастье, что вовремя скрылись! Враги сровняли монастырь с землей, а обывателей, которые в нем прятались, почти всех перебили, не пощадив ни женщин, ни детей.

— О чем ты задумалась? — осторожно, с опаской спросил Константин, поравнявшись с девушкой.

Наташа вздрогнула. Обернулась. Истомленное скитанием бледное лицо ее разрумянилось; завитки волос, выбившиеся из-под платка, и ресницы, посеребренные инеем, сделали ее какой-то другой, загадочной… В черных глазах светилось недоумение:

— Ах, это ты, Константин? — сказала она облегченно вздохнув.

— Полно, Наташенька, полно тебе задумываться!.. Уж не хворь ли с тобой какая приключилась?

— Нет, не хворь… — тихо ответила она, снова отвернувшись. — Умереть мне хочется, Константин, вот что…

— Да полно-те, мое диво! Полно… Не сглазила ли тебя эта ведьма-старуха?!

— Никто меня не сглазил… Сама я на себя грех накликала… Сама себя к тому привела.

— Что же это с тобой? Скажи Христа ради? Не мучь меня.

Наталья молчала.

— Ты добрый, Константин… я знаю… — ответила она после некоторого раздумья, — но чем же ты можешь помочь мне? Все мы не знаем, что будет с нами завтра… Тебя самого надо жалеть.

— Не обижай! Я не такой, как ты думаешь. Я уйду в ополченье. Крепостным больше не буду.

Она недоверчиво посмотрела на него. Он продолжал:

— Если ты меня не любишь, тогда лучше уж умереть мне в бою за родную мать-землю и за тебя… Иной дороги мне, горемычному, не предвидится…

Константин сделал движение, будто он играет на гуслях… Вспомнился Кремль… Игнатий… Но разве Халдей — скоморох? Он никогда скоморохом и не был… Глупые бояре и польские вельможи! Смеясь над ним, вы никогда не подумали, что он смеется над вами.

— Наташа, слушай, — дотронувшись до ее руки, в которой она держала повод, заговорил он. — Не кручинься! Панам недолго осталось блаженствовать… Наша сила велика. Пойдем вместе с тобой на брань. И ты можешь стрелять… и на коне скакать… Не зря же отец тебя учил. Мы не расстанемся. Будем вместе. В Костроме попросим воеводу взять нас в войско.

Никогда так убедительно не говорил Константин, как теперь, в это тихое зимнее утро.

— Соберем таких же, как и мы с тобой, сирот и бобылей и уйдем с ними из Костромы к Пожарскому.

Наталья остановила коня, внимательно посмотрела на парня:

— Может ли быть, Константин, чтобы девка под войсковой хоругвию ходила? Не осмеют ли и не опозорят ли меня ратные люди, как блудницу?

— До смеха ли теперь, горлица, когда матушка-Русь гибнет!

Лицо Натальи просветлело. В глазах блеснула радость:

— Константин!.. дружок!.. говори!.. говори!..

— Да, никак, ты плачешь?! Не надо, не тужи!

— Тяжела наша бабья доля, — услыхал он.

— Эка ты выдумала! — расхрабрился Константин. — Смелому горох хлебать, а несмелому и щей не видать… Чего нам голову, Натальюшка, клонить! Удалой долго не думает. Какая ты баба? Ты — смелая. Ты — воин!