Николай Ключарев - Железная роза

— Вижу, верный ты холоп мне. Сказывай, чего в награду хочешь?

— Не холоп я, вольный.

— Работный хозяину все одно холоп. Чего тебе: денег дать?

— Жениться разрешите. И чтоб Яков Капитоныч невесту не притеснял.

— Вон оно что. Невеста крепостная?

— Из приписных. Без отца, без матери.

— За такое дело приданым ее награжу. Женись!

Открытие новых рудных мест было весьма кстати. И Берг‑, и Адмиралтейств-коллегии требовали выполнения все новых и новых заказов, а справиться с ними можно было только при условии расширения заводов. К тому же, Андрей Родионович предвидел, что в дальнейшем заказы еще более увеличатся. На это намекал в своих письмах и Иван. Война с турками, о которой полгода назад шептались лишь по уголкам, стала решенным делом.

В первое время после восшествия Екатерины на престол в придворных кругах было немало разных толков. Иные ждали больших перемен вплоть до отмены крепостного права, другие дальновидно утверждали, что все останется незыблемым. И точно: поиграв в вольнодумство, императрица вскорости забросила сочинения Дидро и дала всем понять, что твердо стоит на позициях самодержавия.

Продолжая вести обширную переписку со своими европейскими корреспондентами, среди которых, как и раньше, первейшим был Вольтер, она отписывала им, что никаких ограничений власти своей не желает: «Российская империя столь обширна, что, кроме государя самодержавного, всякая иная форма правления ей просто вред».

Во утверждение самодержавия и задумано было расширить владения империи. Куда направить мощь русского оружия, Екатерине было ясно. Вековой спор на Балтике подходил к концу, вопрос же о выходе в Черное и Средиземное моря все еще оставался нерешенным. На войну с турками толкали и события в Польше.

И вот тысячи плотников застучали топорами на возрожденных в Новопавловске, Таврове и Хоперске петровских верфях. Под руководством вице-адмирала Сенявина спешно сооружались по изготовленным в Адмиралтейств-коллегии особым чертежам парусно-гребные суда с малой осадкой, способные пройти через донские гирла к Тагань-рогу, а оттуда Азовским морем в Черное. Построенные суда спускались в низовья Дона, в крепости святого Дмитрия Ростовского, и здесь оснащались. А берега Европы уже огибали две эскадры Балтийского флота. По замыслу командовавшего ими Алексея Орлова должны были они войти в Эгейское море и, проникнув в Дарданеллы, создать угрозу турецкой столице.

Но и турки не дремали. Осенью 1768 года войска союзного им крымского хана Гирея вторглись на Украину, уведя в плен несколько тысяч мирных жителей. Война началась.

В одном из своих писем находившемуся послом в Англии Ивану Чернышеву Екатерина писала по этому поводу: «И вот разбудили спавшего кота, и вот кошка бросилась на мышей, и вот смотрите, что вы увидите, и вот о нас заговорят, и вот мы зададим такого звону, какого от нас не ожидали…»

Но за игриво-хвастливым тоном письма скрывались тревожные мысли: несмотря на усилия императорского двора, Россия была мало подготовлена к ведению крупных военных действий. Находившиеся на юге под командованием Голицына русские войска, столкнувшись с неприятелем, вынуждены были отступить за Днестр, так как пушек у них не хватало.

Ивана Родионовича срочно вызвали в Питер. Принял его президент Военной коллегии Захар Чернышев.

Вызывая к себе заводчиков, Чернышев внимательно расспрашивал их о положении дел на заводах, о том, сколько и какого припасу они могут дать для армии и флота. Беседа с Баташевым его особенно заинтересовала. Богатство рудных мест, расположенных вдвое ближе к театру военных действий, чем Урал, давало большую выгоду. И Чернышев представил императрице доклад о баташевских заводах, написанный в самых благожелательных тонах. Ознакомившись с ним, Екатерина распорядилась оказывать братьям в развитии заводского дела всяческую помощь. Отписывая об этом брату на Выксунь, Иван Родионович советовал не медлить, можно быстрее возводить новый завод, увеличивать выплавку чугуна, выделку железа, а главное — литье пушек и ядер на старых заводах. «Не можно упускать то, что само дается в руки», — писал он. Действительно, война разыгрывалась все сильнее, требовала все больше различного воинского припаса, и ни Военная коллегия, ни Адмиралтейство расходов не жалели.

Получив от казны бумагу на приписку новых деревень к заводам, Андрей распорядился немедленно переселить всех крестьян из них на Выксунь. На вопрос Мотри о том, где их разместить, Баташев коротко ответил:

— Сами землянки выроют.

Плач и стон стояли в деревнях. С воем и причитаниями бабы хватались за мужиков, которых угоняли невесть куда. Заводские рунты, покрикивая на молодух, степенно разъясняли пожилым женщинам, что они пусть бога молят за свою счастливую судьбу. На заводах — не на войне, турок нету, жив останешься обязательно, работай только, не ленись.

Народу на Выксуни все прибывало. Заводчики перегоняли сюда приписных крестьян, скупали у окрестных помещиков крепостных, превращая их в работных, принимали и беглых людей, искавших пристанища.

В один из дней выйдя после смены за ворота завода, Рощин остановился. На большой, не застроенной еще площадке, раскинувшейся перед проходными воротами, сидела группа людей, одетых в домотканые, доходившие до колен рубахи. Сбросив с натруженных плеч котомки и поставив их около себя, они покорно ждали, как распорядятся их судьбой новые хозяева. То была очередная партия крестьян — приписных и крепостных, — пригнанных на завод баташевскими приказчиками.

— Ну, чего остановился? — спросил шедший сзади Митька. — Деревенскую худобу не видел, что ли?

— Не смейся, Митька. Такие же люди, как мы.

— А я не смеюсь. Эй, дядя! — окликнул он сидевшего поближе мужика. — Ну, как, обротали бычка на веревочку?

Тот хмуро глянул на него и ничего не ответил.

— Дальние, что ль? — спросил Рощин, садясь на землю.

— Издалече, милой, — отозвался один из крестьян. — Из-под Илева.

— Чьи будете?

— Были кугушевские…

— А стали баташевские. Как звать-то?

— Архипом.

— А по прозванию?

— Ухлины мы.

Митька постоял, слушая разговор Рощина с мужиками, потом присел около него.

— Значит, заводские теперь будете?

— Как велят, парень, так и будем.

— Ничего, отец, наше дело такое: трещи не трещи, а гнись. Как говорится, дали собаке мосол — хоть ешь, хоть гложи, хоть под хвост положи. Урок зададут — выполняй. Продал, выходит, вас барин-то?

— Продал, сынок, продал, вместе со всеми животами.

— Чего ж здесь одни, без баб?

— Велено пока с детишками дома оставить, хлебушко убрать, картошку вырыть. А что бабы изделают? Бабы да бес — один в них вес. Лукавство одно.