Жюль Верн - Михаил Строгов

— Нет, Надя, ты не ошиблась, — ответил Михаил Строгов, — и когда мы доедем до Екатеринбурга, то окажемся у подножия Уральских гор, только уже на противоположном склоне.

— А сколько времени уйдет на переезд через горы?

— Сорок восемь часов, ведь мы будем ехать день и ночь. Я говорю «день и ночь», Надя, — добавил он, — потому что мне нельзя останавливаться ни на мгновение, я должен двигаться к Иркутску без задержек.

— Из-за меня, братец, задержек не будет ни на миг, и мы будем ехать день и ночь.

— Ну что ж, Надя, тогда, если только татарское нашествие не преградит нам путь, то не пройдет и двадцати дней, как мы будем на месте!

— Ты уже проделывал этот путь? — спросила Надя.

— Не один раз.

— Наверное, зимой можно ехать быстрей и безопаснее, правда?

— Да, главным образом быстрее, но тебе пришлось бы очень худо от морозов и метелей!

— Подумаешь, какая важность! С русскими зима дружит.

— Верно, Надя, но какая нужна выносливость, чтобы вынести такую дружбу! В сибирских степях мне частенько приходилось переносить сорокаградусный мороз! И хотя шуба на мне была из оленьего меха [56] Такая шуба называется «доха»; она очень легкая и в то же время совершенно непроницаемая для холода. (Примеч. автора.) , я чувствовал, как у меня стынет сердце, как ломает суставы рук и даже в тройных шерстяных носках мерзнут ноги! Лошадей упряжки покрывал ледяной панцирь, а их дыхание застывало в ноздрях! Водка во фляжке превращалась в твердый камень — нож не брал!.. Но зато сани неслись как ураган! На плоской заснеженной равнине, насколько хватает глаз, никаких препятствий! Ни тебе ручьев, где пришлось бы искать брода! Ни тебе озер — переплывать на лодке! Всюду твердый лед, открытый путь, надежная дорога! Но ценой каких страданий, Надя! Рассказать о них могли бы разве те, кто не вернулся и чьи тела замела метель!

— Но ты же вернулся, брат, — сказала Надя.

— Да, но ведь я сибиряк и к этим суровым испытаниям приучен с самого детства, когда сопровождал на охоте отца. А вот когда ты сказала мне, что тебя зима не остановит и ты поехала бы одна, готовая бороться со страшными перепадами сибирского климата, мне вдруг представилось, как ты затерялась в снегах и валишься с ног, чтоб уже не подняться!

— А сколько раз ты пересекал степь зимой? — спросила юная ливонка.

— Трижды, Надя, — когда ездил в Омск.

— А что тебе нужно было в Омске?

— Повидать мать, которая ждала меня!

— А я еду в Иркутск, где меня ждет отец! Я должна передать ему последние слова матушки! А это значит, братец, что ничто не могло помешать мне отправиться в дорогу!

— Ты смелое дитя, Надя, — ответил Михаил Строгов, — и сам Бог указал бы тебе путь!

В течение этого дня стараниями ямщиков, сменявшихся на каждой станции, тарантас быстро несся вперед. Даже горные орлы не сочли бы для себя зазорным сравнение с «орлами» больших дорог. Высокая цена, уплаченная за каждую лошадь, и щедрые «чаевые» служили нашим путешественникам совершенно особой рекомендацией. Возможно, станционные смотрители и усматривали нечто необычное в том, что после недавнего постановления молодой человек и его сестра, оба явно русские, свободно едут через Сибирь, закрытую для прочего люда, однако бумаги у них были в порядке, они имели право на проезд. И поэтому верстовые столбы быстро исчезали позади тарантаса.

Однако не одни Строгов и Надя следовали по дороге из Перми в Екатеринбург. Уже с первых станций царский гонец понял, что впереди него едет еще какая-то повозка; но коль скоро с лошадьми трудностей не возникало, повозка эта не очень занимала его.

В первый день остановки устраивались лишь для того, чтобы поесть. На почтовых станциях всегда можно найти и ночлег и еду. Впрочем, если не найдется сменных лошадей, гостеприимство окажут и в доме русского крестьянина. В этих селах с их белокаменными часовнями под зеленой крышей, как две капли воды похожих друг на друга, путник может постучаться в любую дверь. И ему откроют. Выйдет улыбающийся мужик и протянет гостю руку. Путешественнику предложат хлеб-соль, поставят на огонь «самовар», и он почувствует себя как дома. Чтобы гостя не стеснять, хозяева даже уйдут к соседям. Приехавший чужеземец становится для всех родственником. Ведь это его «Бог послал».

На очередной станции, куда приехали к вечеру, Михаил Строгов, побуждаемый каким-то инстинктом, спросил у станционного смотрителя, сколько часов назад проследовал через станцию ехавший впереди экипаж.

— Тому часа два будет, батюшка, — ответил смотритель.

— Это дорожная карета?

— Нет, телега.

— А сколько путников?

— Двое.

— И они гонят во весь опор?

— Орлы!

— Тогда велите запрягать поскорее.

Решившие не останавливаться ни на час, Строгов и Надя ехали всю ночь.

Погода по-прежнему стояла превосходная, но чувствовалось, что сгустившаяся атмосфера понемногу насыщается электричеством. Ни одно облачко не перехватывало солнечных лучей, а от земли исходил, казалось, горячий пар. Приходилось опасаться, как бы в горах не разразилась одна из тех бурь, которые в здешних местах ужасны. В сознании Михаила Строгова, привыкшего распознавать погодные приметы, жило предчувствие близящейся борьбы стихий, которое держало его в неослабном напряжении.

Ночь прошла без происшествий. Несмотря на тряску тарантаса, Надя на несколько часов забылась сном. Приподнятый верх повозки пропускал ту малость воздуха, которой так жаждали легкие, задыхавшиеся в нестерпимо душной атмосфере.

Михаил Строгов бодрствовал всю ночь, не доверяя ямщикам, которые на своем облучке слишком охотно поддаются дреме, и ни на станциях, ни в дороге не было потеряно ни часу.

На следующий день, 20 июля, около восьми часов утра на востоке показались первые контуры Уральских гор. Однако эта важная горная цепь, отделяющая Европейскую Россию от Сибири, была еще слишком далеко, чтобы можно было надеяться достичь ее до конца дня. Тем самым переход через горы предстоял на следующую ночь.

Весь этот день небо покрывали облака и переносить жару было легче, хотя погода с очевидностью предвещала грозу.

Возможно, ввиду этих примет благоразумнее было бы не ехать в горы глядя на ночь, как и поступил бы Михаил Строгов, если бы ему позволялось ждать; но когда на последней станции ямщик обратил его внимание на раскаты грома, прокатившиеся по ущельям горного массива, Михаил только спросил:

— Телега все еще впереди?

— Да.

— На сколько она опережает нас теперь?

— Примерно на час.

— Тогда — вперед, и если завтра утром мы будем в Екатеринбурге, тройные чаевые за мной!

Уральские горы протянулись меж Европой и Азией почти на три тысячи верст (3200 километров) [57] Протяженность Уральских гор вдоль меридиана составляет около 2000 километров. . Называть ли их Уралом — именем татарского происхождения, или Поясом, — согласно русскому обозначению, названия эти одинаково точные, поскольку на том и другом языках обозначают «пояс» [58] Современные ученые считают наиболее достоверными три версии происхождения названия Урал (не отдавая, впрочем, ни одной предпочтения): а) от мансийского «ур-ала», что означает «горная вершина», 6) от тюрко-татарского, а точнее монгольского, «арал» — «остров», в) от имени героя одного из башкирских сказаний Урал-батыра. . Рожденные на побережье Ледовитого океана, оба эти слова кончают свою жизнь на берегах Каспия.