Эмилиян Станев - Иван Кондарев

Кондарев снял пальто и, не вставая со своей треноги, бросил его у себя за спиной. Он задыхался от жары и спертого воздуха кухни.

— Она рассказала брату, который приехал сегодня вечером. Все это я узнал от него час назад. Будь она моей любовницей, она рассказала бы мне о твоих исповедях. Ты ей нравишься, и она не скрывает этого. Прекрасный человек, но несчастлив… Так она выразилась, говоря о тебе. В ее доме ноги моей больше не будет, и я сегодня же сообщу нашим, что явка эта стала опасной.

Анастасий выплеснул ракию из рюмки, снова наполнил ее и выпил залпом. Глаза у него покраснели, скорбная тень промелькнула по лицу. Слова эти вовсе не произвели на него того впечатления, какого ждал Кондарев.

— Я действительно несчастный человек. Она права, ежели так сказала. Нечего ее втягивать в эти дела. Не для такой они женщины…

— Это она посоветовала тебе отказаться? Жалеет тебя, да?

Анастасий с отчаянием махнул рукой.

— Я не могу с тобой откровенничать на личные темы. Ты меня не поймешь.

— Твои чувства меня не интересуют, но ты должен был бы предупредить, что отказываешься выполнять наши решения. Не расскажи мне Корфонозов о твоих откровениях, бог знает, какие могли бы быть последствия.

Анастасий повернулся на табуретке, на боку у него блеснул револьвер.

— Нечего меня пустыми словами запугивать, только в бешенство приводишь! Никому я ничего не должен! Мокрый дождя не боится. И знаешь что, оставьте-ка вы меня в покое. Не то я, не ровен час, кого-нибудь пристукну, понятно? Ни черта ты не поймешь, что у меня здесь творится. — Он ударил себя в грудь кулаком, в глазах блеснул злой огонек. — Слушай, я вовсе не террорист, нет у меня этой страсти… Иногда ночью проснусь и кляну все на свете тихонько, чтоб товарищ не слышал… Я и Моско об этом говорил, и Сане… Моско бессердечный, а Сана — другое дело, хоть и старается не показать этого… Доктора я убил по недоразумению, а пристава — при самообороне… О твоем прокуроре и речи быть не может. Он меня узнал тогда и не выдал, а ты… ты даже куска хлеба не дал тогда!

— Уж очень ты злопамятен. А такие дела берешься решать по совести, как поп…

— Можешь не разводить здесь теории об общем благе, о человечестве и тому подобном. Этот путь я уже прошел, а ты на него только вступаешь… Узнал я, любезный, истину, да жаль поздно, прибился вот ненадолго к тихой пристани, а потом — могила… Но спрашиваю: почему только теперь мне выпала эта тихая пристань? Видимо, ирония судьбы. — На его смуглой шее запрыгал кадык; его вновь охватили смутные, невыразимые чувства, образ Дусы вызывал представление о чем-то золотом, бирюзовом, звучал звонкой мелодией, звал его измученную душу, сулил ей покой и блаженство — это был какой-то сумбур из цветов и звуков, восторгов и страдания. Уже с неделю, погруженный в этот воображаемый мир, он погибал от смертной тоски.

Голос Кондарева снова вернул его в жалкую кухоньку, пропитанную запахом ракии, кислого кваса, керосинового чада, в трясину тоски и ужаса, из которой он так страстно хотел выбраться:

— Никто не знает, чем все кончится.

Он ответил раздраженно, с презрением:

— Ну, твое-то дело плевое, а вот если меня схватят — повесят и все тут.

Огонек лампочки колебался, трепетал, готовый вот-вот угаснуть. На стенах плескались тени. Парень на миндере притворно всхрапнул и повернулся спиной к столику. Кондарев взглянул на его короткую шею, прикрытую засаленным воротником пиджака. И как только этот коротышка может так долго и терпеливо лежать и подслушивать под жаркой суконной одеждой?..

Анастасий снова наполнил рюмку и выпил.

«Изменник, — подумал Кондарев. — Есть ли смысл предлагать ему квартиру? Может, все это игра, чтобы вернуть себе душевное равновесие, а может, любовное опьянение, в котором ссора с Саной и ракия также сыграли свою роль?» И он снова решил попытаться: Христа» киев того стоил!

— К чему ворошить старое, Анастасий? Я не за этим пришел, — сказал он. — Давай поговорим начистоту. Если ты бежишь от нас и отказываешься от борьбы только из-за сестры Корфонозова, я готов уступить тебе квартиру, потому что уважаю твое чувство. Главное — выполни свое обещание. Квартира будет в полном твоем распоряжении с того самого дня, как уедет Корфонозов. Мне все равно, кто из вас — Моско или кто еще из твоих людей — сделает это дело…

Анастасий вздрогнул и выпрямился, лицо у него вытянулось.

— Что! Что ты сказал? — хрипло прошипел он.

— Ты же сам предложил в прошлую среду…

— Квартиру вместе с нею? За прокурора? — Анастасий горько рассмеялся, в глазах его заплясал злой огонек, на лбу выступили капельки пота.

— Сделка, да? За этим ты и пришел… Да я за такое предложение тебя должен пристукнуть! Так еще никто не оскорблял мою душу!.. — Он ударил себя в грудь. — Слушай, ты что, слабоумный или тупоголовый? А ну, убирайся отсюда, да поскорее, фанатик! — заорал он.

— Не кричи, разбудишь всех! Глупо объяснять тебе, что ты наделал. — Кондарев встал и поднял с пола пальто.

— Закабалить меня хочешь, да? Я уже давно в кабале у истины, и все же я свободный человек. Анастасий Сиров никогда не был и не будет подлецом, никогда!

— Раз так, то освободите от своего присутствия бай Ради. Незачем ему вас кормить и прятать.

Карлик приподнялся на локти, задумчиво взглянул на Кондарева и зевнул.

— Хватит тебе притворяться, дьявол! — сердито сказал Кондарев.

— А-а, привет, бай Иван. Честное слово, я спал, пока вы ругались!

Парень весело подмигнул жестокими разбойничьими глазами, сел на топчан и насмешливо взглянул на Анастасия.

Лампочка погасла, и синеватый предутренний свет хлынул через окошко.

«Кошмар закончился», — с облегчением подумал Кондарев, чувствуя, что у него начинает кружиться голова.

Анастасий взял свой пиджак, который лежал у Моско под головой.

— Давай, Моско, выметаться. Нечего нам здесь больше делать, — рявкнул он и, сопя, стал натягивать пиджак.

— Не торопись, не торопись, бай Таско! — посмеиваясь ответил парень.

Кондарев вышел, не дожидаясь их.

Близилось утро. Свет луны стал печальным, тени — легкими и бледными. Река отливала сталью.

«Пусть идут куда хотят! Хоть к чертовой матери!» — подумал Кондарев. Он устал, хотел спать и словно одурел от спертого воздуха кухни.

Свернув в одну из кривых улочек, он через минуту оказался у дома Шопа. Прошмыгнул через двор, отодвинул деревянный засов на двери и тихонько поднялся на чердак. Крохотная мансарда, которую Шоп отдал в его распоряжение, оказалась запертой на ключ. Кондарев спустился вниз и без стука вошел в комнату Грынчарова. Тот проснулся.

— Бай Петко запер дверь из-за ребятишек. Ты же не предупредил его, что придешь, — сказал Грынчаров, узнав Кондарева. — Ничего, ложись здесь. Мне все равно надо чертежи править. — Он лениво поднялся с теплой постели и, покашливая, взял брюки, брошенные на стул. — Смотри-ка, уже рассвело! — сказал он, одеваясь и сопя.