Эмилиян Станев - Иван Кондарев

— Выведите мятежников! — приказал Балчев одному из постовых.

Двое солдат отворили плетеные из прутьев ворота и велели запертым в мазанке людям выходить. Изнутри послышался глухой кашель.

— Что, спят еще? — спросил Балчев.

— Так точно, господин ротмистр! Угрелись в помещении, как овцы. Только какой уж теперь может быть у них сои, господин ротмистр, — ответил часовой и поглядел на свои сапоги, мокрые от росы.

— Ну-ка, стань как подобает! Чего дрожишь? — крикнул Балчев.

— Люди же они, болгары, господин ротмистр. Простые крестьяне.»

— Это не болгары, а враги болгарского государства. Выводите их побыстрее!

Теперь уже в мазанке кашляли все — хриплым утренним кашлем курильщиков. Кто-то спросил сонным равнодушным голосом:

— Куда вы нас погоните, ребята — и под низкой крытой хворостом кровлей показался высокий горец в наброшенной на худые плечи безрукавке. Он приостановился, оглядел вытоптанное жнивье и обобранные стебли кукурузы на поле, как это делал обычно, выходя утром на свою ниву, затем поглядел на восходящее солнце и снял шапку. Большое облако теперь походило на прялку, украшенную перламутром и золотом. Крестьянин повернул голову, увидел пулеметы, солдат вокруг них, лошадей и вздрогнул. Балчев издали встретил его тяжелый, прямой взгляд. Из дверей мазанки не спеша выходили мятежники, немытые, заросшие, одни с провалившимися от бессонницы и тревоги глазами, другие опухшие и озябшие, с руками, глубоко засунутыми в карманы крестьянских портов. Несколько человек отошли помочиться за навозной кучей. Высокий горец вытащил из-за пояса черную табакерку и принялся делать самокрутку. Руки его дрожали, и табак просыпался.

— Построиться в одну шеренгу за кошарой! — приказал Балчев.

Наступила тишина. Кто-то шумно высморкался. Крестьяне увидели пулеметы и сгрудились возле ворот. Один из них, маленький и нервный, в стоптанных царвулях, молча сел и обхватил руками колени. Разделяя слова на слоги, дрожащий голос с мольбою спросил:

— Что вы с нами сделаете, господин капитан?

— То, чего вы заслужили… Стройся живее вон там! — Балчев показал на вспаханное поле, откуда три пулемета глядели, как три присевших на задние лапы одноглазых пса. Вороной конь переступал с ноги на ногу, мотал головой и фыркал. Стоящий позади среднего пулемета Тержуманов шепнул что-то солдатам и, пряча лукавую усмешку в усах, поглядел из-под каски на испуганных крестьян.

— Хотят нас расстрелять, братцы!.. Ой, мамочка! — жалобным детским голоском завопил какой-то паренек.

Кто-то коротко всхлипнул. Плотная серо-бурая толпа вздрогнула. Сотня глаз, полных недоумения и смертной тоски, вперилась в Балчева.

— За что, господин офицер… Так ли уж мы виноваты? Мы ведь тоже болгары, бились за Болгарию… За что нас убиваете? Что мы такое сделали, чтоб на смерть… — Смуглый, лет сорока крестьянин вышел вперед. В его темных глазах вспыхивали и гасли огоньки надежды, взгляд наливался злобой.

Балчев нарочно глядел поверх голов, куда-то на вершину холма.

— Нетто для нас суда нет, господин капитан? Как это так — без суда, как так — расстреливать? — Чей-то голос превратился в стонущий вопль на самых высоких жалобных нотах и оборвался обессиленный и полный отчаяния.

— Стройся живо! Вахмистр, чего вы ждете? Ведите их! — заорал Балчев.

Солдаты вместе с вахмистром принялись теснить крестьян лошадьми на вспаханное поле.

Глухой рев вырвался из толпы. Кто-то крикнул:

— Помираем, братья, прощайте! Загубили нас, мать родная.

Молодой крестьянин, который не хотел идти, повалился на землю, и его поволокли за руки. Другой налетел с бранью на вахмистра.

Почувствовав, что дальше так продолжаться не может, Балчев вышел вперед и, остановившись перед крестьянами, рукой показал, что хочет говорить. Строй качнулся и притих. Внезапно налетевший вихрь завертел пыль и солому, поднял все это вверх и бесшумно рассыпал по крыше мазанки. В утренней свежести чувствовался сладкий запах влажной от росы земли.

— Даю десять минут на прощание. Пускай каждый прочитает молитву и передаст что нужно своим близким, — сказал он и вытащил часы. — Ну, начинайте, у меня нет времени!

Крестьянин в стоптанных царвулях первым опустился на колени среди пашни, но, видимо, поразмыслив, тут же встал. Снял антерию и отбросил назад. Другие стали подпоясываться, словно принимались за какую-то тяжелую общую работу. Многие обнимались, снимали с себя верхнюю одежду, глухо стонали, становились на колени, потом все взялись за руки и замолкли, и чей-то сильный голос со страстной отчаянностью воскликнул:

— Что ж, братья, будем помирать! Будь проклята эта скотская жизнь!

Большинство осталось в одних рубашках; они белели среди черных комьев земли, на которые падал алый свет сентябрьской зари. Часовые отпрянули в сторону, лежащие у пулеметов солдаты ждали приказа. После стонов и плача вдруг наступила тишина, поразившая Балчева. Люди уже готовы были принять смерть. Этот крик: «Что ж, братья, будем помирать!» — прозвучал как бы от имени всех. Балчев ждал сопротивления, опасался, что в своем отчаянии они набросятся на солдат и попытаются бежать. Их готовность умереть потрясла его. Они готовы умереть, как скот, наскоро порвав все связи с жизнью, в диком отчаянии… Хотя ему никогда не приходилось размышлять о таких сложных вещах, при виде этой готовности Балчева охватил ужас: лишь несколько человек плакало, передавая что-то своим близким…

Поручик Тержуманов стоял позади пулемета, широко расставив ноги, в обшитых кожей кавалерийских галифе, и постукивал рукояткой нагайки по голенищу сапога.

Отъехав на дорогу, Балчев махнул ему рукой. Стволы пулеметов запрыгали, короткие огненные струи вырывались из них, как змеиные жала. Балчев стоял метрах в двадцати от крестьян, ожидая, что пули станут взрыхлять земляные глыбы, но ничего подобного не произошло. Он перевел взгляд и с ужасом увидел, как крестьяне ничком падают на землю. «Этот болван меня не понял, он еще не протрезвел», — промелькнуло у него в голове. Он скомандовал прекратить стрельбу и, соскочив с коня, подбежал к упавшим. Пнул ногой одного: крестьянин не шелохнулся. Он пнул второго, затем третьего. Тот обхватил руками его сапог, прижался к нему и заплакал…

— Вставайте, мать вашу!.. Я прощаю вас! Так уж и быть. Будете помнить, как бунтовать против армии, — крикнул Балчев. — Расходитесь по домам и скажите другим, чтоб сдавались…

— Обманули нас, господин капитан, подвели нас. Спасибо тебе, господин капитан…

— Ты меня чуть с ума не свел, Митенька, черт тебя подери. Я уж было подумал, ты их всех перебить решил, — сказал Балчев, когда взвод, навьючив пулеметы, двинулся к селу.