Эмилиян Станев - Иван Кондарев

— Милко, подумай, не забыть бы еще чего, — сказал старший Христакиев.

Наступило молчание. Следователь переводил взгляд с одного на другого и думал: «Все, за исключением деда Драган а, словно попрошайки. Не смеют глаза поднять, потому что в них так и стоит «Мне завещай, мне, ведь все равно умираешь, зачем тебе теперь деньги?»

Судья спешил покончить с завещанием. В приемной рыдала служанка. Фельдшер перестал расхаживать — похоже, подслушивал под дверью.

— Господа, теперь у меня нет ничего — ни дома, ни денег, — неожиданно подал голос Янакиев. — Но если вдруг я выздоровею, смогу ли я, смогу ли получить обратно деньги и остальное?

Все улыбнулись. «Сребролюбец», — подумал Александр Христакиев. Отец его поспешил успокоить Янакиева:

— Ты только поправляйся, доктор, помоги тебе бог. Завещание можно отменить. Все останется твоим, словно ничего и не было…

Хаджи Драган с сыном пересыпали золото в мешочки. По воле завещателя старый чорбаджия должен был хранить все деньги и ценности, пока не станет ясно, выживет Янакиев или нет. Раненый почувствовал, что боли утихают. Это его ободрило, хоть он и знал, что безразличие и отсутствие страха смерти вызваны потерей крови и что после этого наступит самое плохое. И действительно, вскоре он потерял сознание. На бледном, бескровном лице застыла едва заметная улыбка, затаившаяся в углах большого рта. Постепенно лицо Янакиева обмякло; смерть стерла страдальческую гримасу и удивительно преобразила его, показав всем простого, очень доброго и в то же время очень несчастного, как все мертвые, человека.

Молодой Христакиев, не дождавшись завершения всех формальностей, связанных с завещанием, поспешил в околи иск ое управление…

Из-за нерадивости околийского начальника полицейские — жители К. ночевали у себя дома, так что приказ преследовать убийц застал в управлении только четверых. Трое из них сели на коней, и копыта зацокали по улицам спящего города. Командовал ими высокий полицейский с исклеванным оспой лицом.

Ни он, ни его товарищи не видели смысла в приказе следователя. Искать убийц по полям, ночью, через два часа после убийства было делом совершенно безнадежным. Но приказ есть приказ, и выполнить его было нужно хотя бы для того, чтобы никто не сказал, будто они сидели сложа руки. Все трое были напуганы. Частые убийства и грабежи, неуважение и ненависть к полиции и к представителям власти настолько деморализовали их, что сейчас они больше думали о том, как бы не встретить убийц, чем о том, как их поймать. Выехав из города, полицейские поскакали по одному из проселков.

— Вот дурацкое дело, — сказал один, сердито дергая уздечку. — Оторвали людей от самого сладкого сна и заставили в эдакой темнотище искать ветра в поле…

— Давайте пустим коней попастись, а сами прикорнем где-нибудь. Хорошо спится в поле, особенно на зорьке. Жаль только, что мы шинелей не взяли.

— Скорее на вербе виноград вырастет, чем мы их поймаем. Они небось уже в горах давно.

По обеим сторонам дороги стояла высокая кукуруза, похожая на безмолвное войско. При скудном свете звезд еле заметно серело жнивье; над спящими полями склонялись темные купы деревьев. Далеко впереди, где вставала черная стена гор, горел костер и позвякивали колокольчики овец. Конский топот мягко глохнул в дорожной пыли.

Минут через десять полицейские оказались на высоком, поросшем бурьяном холме. Под ним начиналась небольшая, без единого дерева долина; слева чернело картофельное поле, справа подымалась густая кукуруза. Дорогу здесь пересекала широкая тропа, терявшаяся в посадках.

— Поедем дальше? — спросил высокий.

— Поедем, не поедем — толк один. Бесполезно.

— Тихо как — все слышно. Кто знает, может, они спрятались тут где-нибудь и ждут, когда рассветет, — откликнулся третий полицейский, которого товарищи называли Манафом.

— Если они здешние, то уже давно дома, а если чужаки — так в лесу.

— Начальник говорил, что они нездешние, доктор так сказал.

— Интересно, сколько деньжат они вытянули у доктора. У него небось денег куры не клюют.

— Откуда я знаю! Дай закурить, В идол! Я свой табак забыл, — попросил высокий.

В идол недовольно вздохнул и начал обшаривать себя в темноте. Вдруг он поднес ладонь к уху.

— Подождите-ка. Вроде идет кто-то.

Все трое прислушались. Кони неспокойно тянулись к кукурузе. За ней послышался говор, но такой невнятный, что нельзя было понять, идут ли говорящие или стоят на месте.

Полицейские сняли с плеча карабины. Взбудораженные близостью свежей зелени, кони пытались поймать губами кукурузные стебли.

Один из полицейских уже готов был сказать: «Тебе просто послышалось», когда в кукурузе зашуршало. Недовольный голос устало произнес:

— Ничего не вышло, только ночь потеряли.

— Ну и конспиратор, шесть часов ходьбы не может выдержать! — насмешливо отозвался другой голос.

Кукуруза зашелестела, один из стеблей закачался — кто-то из идущих по тропе сорвал лист.

Высокий полицейский первым увидел два силуэта в кукурузе. Тропа была шагах в десяти от них. Услышав «конспиратор» и «ничего не вышло», он тут же решил, что это и есть убийцы, и, боясь, что те заметят их первыми и откроют стрельбу, не стал дожидаться, пока они выйдут на открытое место, щелкнул затвором и дико заорал:

— Стой! Ни с места!

Оба силуэта тут же исчезли в кукурузе.

— Стой! — повторил высокий и выстрелил.

Выстрелил и один из его товарищей.

В ответ из кукурузы прогремели два револьверных выстрела, и одна из пуль срезала верхушку стебля.

— Огонь! — проревел высокий полицейский.

Выстрелы озарили зловещим красноватым светом сухой бурьян на холме. Расстреляв по обойме, полицейские направили коней в долину. Высокий командовал:

— Сюда! Окружай поле! Стреляй по ногам!

Первым оказался в низинке В идол, который не сумел удержать испуганного коня. По широкой луговине бежал человек. Полицейский выстрелил почти наугад и намного выше цели, но ему все же показалось, что человек упал.

— Держите его! — закричал он и попытался остановить коня. Но испуганное животное сделало громадный прыжок и понеслось к противоположному краю долины. С луговины послышался крик:

— Не стреляй, эй!

— Сдавайся! — закричал высокий. — Именем закона! Сдавайся! А то убьем…

— Сдаюсь…

— Иди сюда и подыми руки!

— Я ранен… не могу.

— Эй, В идол, иди к нему!

— Иди сам, — отозвался тот. Слышно было, как храпит его испуганный конь.

Высокий осторожно спустился в низинку, поросшую невысокой травой. Там сидел человек.

— Руки вверх! — скомандовал полицейский, продолжая держать ружье наготове и прицеливаясь в темную фигуру.