Наталья Павлищева - Лукреция Борджиа. Лолита Возрождения

– Потому что это поручение Его Святейшества было дано вчера вечером, а вы, граф, отсутствовали. Ваше местонахождение мне было неизвестно, потому ни посоветоваться, ни просто сообщить вам не было возможности.

Даже если бы она накричала, было легче, но она демонстрировала спокойствие не меньшее, чем ее знаменитый брат. Джованни воочию увидел одну из знаменитых черт Борджиа – спокойствие, вернее, умение не терять его ни при каких обстоятельствах.

Это была пощечина, которую он вполне заслужил, потому что действительно вернулся под утро, но от справедливости сказанных слов стало еще хуже. Граф вскочил и почти выбежал прочь. Вслед ему несся все такой же спокойный голос жены:

– Надеюсь, вы будете сегодня дома, граф.

Конечно, он был. Во-первых, отсутствие означало бы открытый вызов Борджиа, чего позволить себе граф Пезаро никак не мог, во-вторых, прием все же в честь Франческо Гонзага, отсутствие хозяина дома оскорбило бы герцога Мантуи.

Бал, несомненно, удался. Хозяйка была очень хороша, хозяин мрачен, но этого даже не заметили, как не заметили самого Джованни Сфорца, мог бы и не быть дома… Для себя Джованни решил, что уедет вместе с Франческо Гонзага и больше не появится рядом со своей супругой, хватит быть всеобщим посмешищем. Жена ему не так уж и нужна, для ночных развлечений есть продажные женщины, а постоянно испытывать унижение не хотелось, поставить же себя на достойное место перед Борджиа он не надеялся.

Франческо Гонзага показался Лукреции совершенно удивительным человеком. Он был по-своему хорош – рослый, жилистый, сильный, одновременно крепкий, с таким не страшно, и элегантный… Круглые, большие глаза герцога смотрели внимательно и чуть устало, красиво обрисованные, немного пухлые губы выдавали в нем опытного и страстного любовника… Герой Форново, блестящий придворный, красивый мужчина, опытный любовник… чего еще желать? К тому же он был женат на Изабелле д’Эсте, одной из самых замечательных женщин Италии. Ее сестра Беатриче была замужем за Лодовико Моро, но два года назад скончалась.

Лукреция во все глаза смотрела на маркиза Мантуанского, вот каким должен быть мужчина, и у такого мужчины, конечно, должна быть такая супруга, как знаменитая Изабелла! Тогда она еще не догадывалась, что пройдет время, и с Франческо и с Изабеллой судьба их еще сведет, причем не просто сведет, а теснейшим образом свяжет.

Но дочь понтифика никоим образом героя Форново не интересовала – слишком молода, совсем девочка. Ведь Лукреция еще и выглядела моложе своих шестнадцати лет. Трогательная в своем старании казаться взрослой замужней дамой, она восхищала грацией, роскошными волосами цвета горящего на солнце золота, а еще необычайными серыми глазами, принимавшими оттенки одежды, в которую наряжена.

Это был страшный разговор. Лукреции показалось, что либо она, либо Чезаре сошли с ума.

– Прости, Чезаре, мне не по себе, сегодня необычайно душный день…

– Ты не беременна ли, сестренка?

Лукреция испуганно вскинула на брата глаза:

– Нет, что ты!

Чезаре чуть улыбнулся:

– Хорошо, если ты не против, я немного погодя подойду к тебе в комнату, и мы обсудим этот план подробно. Мне хотелось бы слышать твое мнение.

– Да-да, конечно. – Бедная женщина едва ни задыхалась.

– Я приду…

– Да…

Лукреция быстрым шагом удалялась в свои покои, сделав вид, что ей срочно нужно отпустить шнуровку из-за духоты. Кардинал смотрел вслед сестре со все той же легкой улыбкой. Будь она чуть внимательней, заметить эту усмешку не составило труда, но бедняге не до того.

То, что услышала от Чезаре Лукреция, повергло ее в шок. Брат говорил о… планах убийства Джованни Сфорца! Нет, Лукреция вовсе не дорожила мужем, честно говоря, вечно недовольный оказываемой ему честью и сравнивающий дары Папы своим сыновьям с дарами себе, Джованни страшно действовал супруге на нервы. Хотелось крикнуть:

«Сначала надо стать если не Борджиа, то хотя бы достойным такого имени, чтобы чего-то ожидать!»

Джованни ругал Папу и ждал от него подачек, причем размеры этих подачек ему всегда казались недостаточными. Но еще хуже – он пытался усидеть на двух стульях, служа одновременно и Папе, и Сфорца. Но после событий последних лет ни о какой дружбе со Сфорца у Александра не могло быть и речи, в лучшем случае он терпел предавшую его в трудную минуту фамилию, а Лодовико Моро, несомненно, ненавидел. В такой ситуации нужно было снова выбирать, а делать этого муж Лукреции не мог и не хотел. Разрываясь между службой Риму и Милану, он в результате не служил никому и со всеми испортил отношения.

Но не до такой же степени, чтобы его убивать!

Сначала Лукреции хотелось выкрикнуть это прямо в лицо брату, она даже рот раскрыла, но замерла, не произнеся ни звука, потому что вдруг поняла: ее согласие будет означать соучастие в убийстве! Она не выносила даже мысли об убийствах, девочкой закрывала уши, когда при ней рассказывали о найденных в Тибре трупах. Чезаре смеялся и заставлял уши открывать, а потом снова и снова говорил о раздувшихся в воде животах, о вывалившихся синих языках… Лукреция кричала:

– Ты злой! Злой!

Что она должна кричать сейчас, когда брат деловито обсуждает с ней план убийства ее мужа?!

Лукреция мгновенно решила, что должна предупредить Джованни, как бы он ни надоел, убивать графа Пезаро не за что. Пусть лучше бежит, скрывается в своем замке на берегу моря, хотя и туда за ним могут последовать убийцы, но это будет потом и… далеко, не на ее глазах…

И вдруг почти у собственной двери ей попался на глаза Джакомино – дворецкий графа Пезаро, видно, намеревался что-то спросить от имени Джованни. Лукреция быстро оглянулась и, не заметив никого, схватила Джакомино за рукав:

– Тихо! Только молчите!

Изумленный дворецкий послушно почти бежал за супругой хозяина, ломая голову, с чего это донне Лукреции пришло в голову нападать на него в коридоре и тащить с собой в комнату. Но не кричать же, отбиваясь от женщины?

В комнате произошло и вовсе странное: Лукреция взволнованным голосом велела немедленно выйти служанке, которая возилась, складывая в сундук какие-то вещи:

– Потом закончишь. Оставь нас!

Не успел Джакомино удивиться, как донна затолкала его за ширму, шепотом распорядившись:

– Сидите здесь тихо и молчите, что бы ни услышали!

Едва бедолага перевел дух, как в дверь постучали и, судя по голосу, вошел человек, которого сам дворецкий боялся больше всего в Ватикане – кардинал Валенсийский Чезаре Борджиа!

– Тебе стало лучше, Лукреция? Ты уже можешь спокойно поговорить со мной?

– Да, да, мне уже лучше. Но мне было так дурно, что я даже не поняла, о чем ты говорил. Ты не мог бы повторить, Чезаре?