Наоми Френкель - Дом Леви

– Если все тебе известно, и ничего нового нет для тебя, может быть, известно тебе и то, что для того, чтобы содержать сегодня фабрику по литью железа и стали, необходимо присоединиться к Союзу германской стальной промышленности, а если нет, тебе закроют дорогу в любое место.

– Итак, что ты предлагаешь?

– Я… я стараюсь найти путь в этот Союз любой ценой.

– Какой ценой?

– Любой ценой.

Господин Леви сидит в кресле, опираясь головой об руку. Вся жесткость улетучилась с его лица. Гейнц про себя просит, чтобы это выражение на лице отца длилось, как можно, дольше. Но дед не успокаивается.

– Я спрашиваю тебя, какова цена? Говори, в конце концов, по сути дела!

– Говори, Гейнц, и мы все выясним до конца, – подталкивает господин Леви сына.

– Я нашел верного человека, дед, адвоката.

– Верного кому?

– Союзу германской стальной промышленности. И это сейчас главное…

Дед теряет терпение.

– Цена! – гремит дед. – За какую цену ты купил этого твоего верного адвоката?

– Пока только за деньги. Но деньги это не все, дед.

– А что покупает?

– Имя покупает. Не дадут нам сунуться в Союз, пока наше имя – Леви. С этим адвокатом надо купить и его немецкое имя.

– Его имя? И какова цена?

– Цена – сделать этого адвоката полным компаньоном в делах фабрики, и, таким образом, купить его «доброе имя». Нас не допустят в мир стали без компаньона-христианина. Только так.

В кабинете воцарилось безмолвие. Туманы клубились у окон. Дед расхаживает по кабинету. Стрелки на стенных часах не двигаются, и дед остановился, чтобы их подправить.

– Не терплю часов, которые стоят.

– Но ты не поставил время, отец, – говорит господин Леви.

– Сейчас двенадцать часов, – говорит Гейнц, – несколько минут до двенадцати.

Усы деда дрожат, и пальцы его почесывают седину.

– Не бывать этому!

Господин Леви и Гейнц потрясенно поворачивают к нему головы: никогда не слышали деда, говорящего таким тяжелым голосом.

– Не бывать этому, пока я жив! Продать там, купить там. Поменять отборную из отборных земель – на скудную паскудную землю! И во имя кого – во имя какой-то фракции в парламенте? Да пошли они ко всем чертям! Они не достойны осквернять мое имя своим дыханием! Тьфу! – выходит дед из себя и плюет на ковер, как последний извозчик. – Ты слышишь, пусть идут ко всем чертям! Да поглотит их тьма одного за другим! Я родился Леви и Леви останусь, и я, и мой сын, и ты тоже, дорогой внук! Ха, это то, что ты хотел спросить тетю Регину, от нее ты хотел получить право продать мое имя… Ха?

– Да, дед. И если мое предложение тебе не подходит, предложи другое.

Но деду не нужны никакие советы. Он кружится по кабинету, натыкаясь на мебель. Как дикий зверь в клетке. Он слышит лишь голос маленького Морица, его предупреждающее кудахтанье, не всовывай голову в эти дела. Не кончился спор деда с Морицем, пророчествующим черные беды.

– Да что это означает? Я покажу им, кто я. Я – Яков Леви! – и дед смотрит сверху вниз, как будто маленький Мориц стоит перед ним.

– Дед, – Гейнц все же пытается его образумить, – что ты им покажешь? Без членства в Союзе германской стальной промышленности…

– Мальчишка, ты будешь учить меня уму-разуму в бизнесе. Я ли не знаю этих резервистов, подвизающихся в делах стали? У меня было немало дел с юнкерами, с ненавистниками евреев, с черт знает с кем. Я представал перед ними как Леви! Ты слышишь меня, мой дорогой внук! За деньги я их покупал, разными хитростями и уловками, даже обманом, если хочешь знать, но только не продажей имени. Леви я был и Леви остался. И только поэтому остался господином себе и другим. Продашь имя – продашь себя!

Гейнц получает огромное удовольствие от гнева деда, и все же пытается доказать, что нет иного выхода. Он с удивлением смотрит на деда, но убежден все его слова ничего не стоят.

– Отец, – господин Леви оставляет сонм ангелов, – не стоит отметать все, что говорит Гейнц… и предпринятые им шаги. Я не склоняюсь, Боже упаси, к его предложениям, но его слова об ухудшении сегодняшних дней – правда. Необходимо посоветоваться. Нельзя дать делам катиться, как они катились до сих пор.

Дед сидит.

– Дай мне на обдумывание несколько дней, – просит он, – во-первых, пойду проведать нескольких старых друзей. Думаю, также приглашу моего графа, путь немного развлечется пивом за мой счет. Увидим, куда мы придем…

«К Функе придем, – думает Гейнц, – с графом, без графа, в конце концов, придем к Функе, и тогда он расстанется со своей наивностью и верой в то, что он все может. Ну, что ж… И это к лучшему. В конце концов, раскроются его глаза».

Дед встает со своего места.

– Кажется мне, в эту зиму я не вернусь в усадьбу. Агата весьма опечалится. Придется ей встречать Рождество в одиночестве.

– Поехали сейчас к Фриде, отец, – улыбается господин Леви, – час поздний, и Фрида нам сделает выговор.

Гейнц подает шубу отцу. Господин Леви мягко улыбается сыну. – Гейнц, тебе надо немного отдохнуть в этот год, немного развлечься. Приходит зима, и с ней все зимние радости.

– Да, отец, я думаю в этом году поехать заняться зимним спортом.

– Езжай, и возьми с собой Эдит.

– Эдит?.. Не знаю, каковы ее планы в этом году?

– Поговори с ней, Гейнц, поговори.

– Я готов ехать, – говорит дед.

Снаружи сгустились туманы. Как огромный пресс, воздух стесняет дыхание. Полицейская машина ожидает их у ворот.

– Езжай быстрей, Гейнц, – просит дед, – Фрида ждет нас с обедом.

Беспризорный пес пересек шоссе. Автомобиль поднимается на мост над каналом. Чайки пикируют и кричат над каналом.

– Эти вынуждены будут улететь в теплые края, – удивленно говорит господин Леви.

– Да, – говорит Гейнц, – опоздание может стоить им жизни.

Доехали до остатков леса. Полицейские длинной шеренгой стоят вдоль шоссе. Хейни сын Огня сидит на покрытом известкой камне. Кончилось его дежурство. Рабочего, рвущегося вперед на плакате, он передал сменщику, а теперь сидит и ест обед, приготовленный ему Тильдой. Хейни расстелил на коленях белую салфетку, его огромные, на этот раз чистые руки берут хлеб, а рот не перестает жевать. На камнях справа и слева от него никто не сидит. Рабочие собрались в отдалении от него вокруг высокого крепкого парня, который стоит на ступеньках трактира. На нем коричневая куртка, штаны для верховой езды, черные сапоги. Парень послан профсоюзами – поднять дух рабочих. От жилищ рабочих пришли женщины, из школы – дети с сумками в руках. Все окна трактира раскрыты, чтобы слушать оратора. Один Хейни сидит на камне, и ничто его не может сейчас вывести из сосредоточенного состояния – он ест. Закончив с этим священнодействием, он присоединится к слушателям. «Оратор на ступеньках похож на Эрвина в этой одежде, – думает Гейнц, ведя автомобиль, – и он тоже всадник без коня».