Наоми Френкель - Смерть отца

– Пошли уже, тебя там ждут, – говорит привратник Шульце Иоанне.

Как идущая на эшафот, плетется Иоанна за привратником. Ученицы в коридоре смотрят ей вслед. Слышен звонок, перемена закончилась. Она не успела перевести на латынь оставшиеся шесть предложений из двенадцати.

Открывает Шульце двери в кабинет директора, и опять нет конца его изумлению! Высокий гость встает, идет навстречу Иоанне, и кладет руки на е плечи.

– Ты не предполагала встретить меня здесь, Иоанна?

Иоанна стоит, и вся комната кружится вокруг нее и вокруг графа.

– Иоанна, скажи хоть слово, – Оттокар действительно рад видеть эту странную девочку.

– Я… – заикается Иоанна, – я думала, что никогда вас больше не увижу.

– Но почему, Иоанна? Я ведь пригласил тебя в гости.

– Да, пригласили… Но, после того, как она передала свой дом нацистам, я ужасно стыдилась.

– Стыдилась меня? – скульптор убирает руки с ее плеч. – Ты что, подозревала меня?

– Нет, нет, не подозревала. Только стыдилась. Все эти дня у меня не проходит этот стыд.

– У меня тоже, Иоанна. Но прийти и проведать меня ты можешь, ведь мы же оба этого стыдимся. Разве не так, Иоанна? – смотрит граф ей в глаза.

– Но что сейчас будет? – Иоанна краснеет от смущения.

– Что значит, что будет, детка? Кому? Чему?

– Дому. Что сейчас будет? – в голосе Иоанны сердитые нотки.

– Но, Иоанна, опять ты сердишься на меня из-за того, что сделала тетушка?

Теперь Иоанне нечего больше сказать. Сейчас гнев ее ни к чему не приведет. Сейчас она стоит лицом к лицу с графом, который чувствует ее смущение и неловкость. Как бы из дальнего далека слышит Иоанна щелканье кнопок, закрывающих его перчатки.

– Сейчас возвращайся на урок, – говорит он, – а я ухожу.

– Нет, – приходит в себя от шока Иоанна, – ни в коем случае!

– Но, Иоанна, – говорит граф, который уже надел шляпу. – Что случилось?

– Вы не можете сейчас уйти, – с большим волнением говорит Иоанна, – вы должны подождать со мной, пока кончится урок доктора Дотермана.

– Почему, Иоанна?

– Из-за предложений, – шепчет она, – я не успела их перевести.

– Какие предложения?!

– «Не забывай, что ты не более, чем животное среди животных». Это шестое предложение, которое я должна перевести на латынь. И тут меня позвали к вам. А за ним идет предложение, которое никак не могу перевести. «Человек может быть счастлив только после своей смерти». А за ним…

Оттокар смеется до слез, и тут начинает смеяться и она. Приближается к его стулу и весело рассказывает:

– Если я сейчас приду на урок, он будет на меня ужасно орать: «Хотя я и стар, но, как старый боевой конь пробуждается на сигнал трубы, я пробуждаюсь при виде этой преступной неряшливости!» И еще он назовет меня… – Иоанна прикусывает язык.

Смеющийся граф приближает колени к ее коленям, и руками держат ее руки.

– Ну, как он тебя назовет, Иоанна? Как тебя назовет доктор Дотерман?

– Не скажу вам.

– Но, Иоанна, я же твой друг, – сжимает граф горячие руки девочки.

– Назовет меня – Анхен. – Совсем потеряла привычную свою сдержанность Иоанна.

– Анхен! Очень симпатично! – смеется граф. – Слушай меня, Анхен…

– Не называйте меня так, – всерьез сердится Иоанна.

– Слушай, Иоанна, – говорит граф серьезным тоном, хотя глаза его насмешливы, – давай договоримся так. Я подожду с тобой до конца урока. После него есть еще урок?

– Нет, этот урок последний.

– Тогда мы позвоним к тебе домой, и попросим разрешения, чтобы ты меня проводила, и вместе пообедаем.

– Не надо об этом сообщать домой. Они привыкли к тому, что я возвращаюсь поздно.

– Ага. Где же мы пообедаем? В большом ресторане или у Нанте Дудля?

– Ну, конечно, у Нанте Дудля, – загораются глаза Иоанны.

Раздается звонок. Урок латыни закончился. Лицо Иоанны краснеет, и ладони покрываются потом.

– Ну, пошли, Иоанна.

– Ранец… Я должна взять ранец.

– Я буду тебя ждать у малых ворот. Поторопись.

Иоанна скачет по ступенькам, и не отвечает на сыплющиеся на нее со всех сторон вопросы. Под лестницей поджидает ее Шульце.

– Иоанна, кто этот господин, который приходил к директору?

Иоанна не знает, как отнестись непривычному уважительному обращению к ней Шульце, и выкрикивает два, мало вразумительных слова, как торопящийся человек, в изумленное лицо привратника.

– Один знакомый, – и она уже около выхода, там ожидает ее Оттокар, граф-скульптор.

В полдень Берлин погружен в прозрачный мартовский воздух. Над темными крышами распростерто весеннее голубое небо. Белые легкие облака проплывают по нему, как большие, распластавшие чистые крылья, птицы. Этот чудный день волнует Оттокара, и все в ней происходящее с того момента, как возникла в ней страсть к Клотильде Буш. Это вывело его душу из каменного состояния. Граф и Иоанна стоят на мосту святой Гертруды. Бронзовой спиной она повернута к реке Шпрее, а ликом – к старикам, гуляющим по мосту. Река безмятежно спокойна. Скучно скользят по ней небольшие лодки. Солнечные лучи неярко отражаются от предметов, но под мостом вода темна, как в бездне. На улице вдоль реки стоят в солнце низкие домики старого Берлина. Старение и постоянная смена времен года образовали трещины и разрывы в стенах и стерли краски, как бывает с кожей старых людей, идущих из года в год к неотвратимому своему концу.

– Чего мы здесь стоим? – спрашивает Иоанна, и черные сверкающие ее глаза, будто почистило их солнце, смотрят на графа.

– Потому что здесь красиво, – смеется граф и кладет руку ей на затылок.

Он чувствует дрожь, охватывающую ее худенькое тело, и нервы его реагируют на это, как тонкие струны, которые напряглись от неожиданного удара. И когда пальцы его крепко вжимаются в тело девочки, и испуганные ее глаза глядят на него, он пугается еще сильней, и быстро прячет руку глубоко в карман.

«Это – то самое чувство! Чувство опасное, определяющее всю его жизнь. Маленьким ребенком он ощутил его впервые в кухне черной принцессы. Приближался праздник Рождества. Запахи, аромат, ожидание чего-то, напряжение всех чувств, подобных замершим перед прыжком голодным охотничьим псам. Внезапно руки ребенка касаются мягкого теста. Пальцы начинают его месить, и возникает первая скульптурка в его жизни. С тех пор он был как бы слеп глазами и зряч кончиками пальцев. Женщин он тоже не видел, а ощущал кончиками пальцев. Но чаще всего пальцы были беззвучны. Никогда прикосновение к женщине не пробуждало в нем тонкое чувство, сотрясающее все его тело, как прикосновение к камню, глине, мрамору. Все его любовные истории заканчивались в тот миг, когда пальцы начинали скользить по женскому телу, которое его возбуждало, глаза жаждали, а пальцы молчали».

Оттокар видит перед собой розовые руки Клотильды. Правда в том, что тогда он тут же хотел к ней вернуться, но не сделал этого. Боялся прежнего горького разочарования, которое внезапно охватывало в разгар любовного приключения.