Наоми Френкель - Дети

Дядя Альфред приказал им подавать гостям яйца, обкатанные в пыли. Сестры удивлены. Зачем в память о деде следует есть яйца, обкатанные в пыли? Они помнят, что дед любил яйца, зажаренные со свининой. Фрида, Агата и старый садовник не приходят на помощь сестрам. И они сидят на скамеечках со всей скорбящей семьей. Кетхен занимается постелями для гостей. Единственный, кто выразил желание им помочь, это Фердинанд, но он известен, как неудачник, у которого все валится из рук и разбивается, и сейчас больше, чем всегда. В кухне сестер уже собралась груда разбитой посуды. Сестры Румпель носятся туда и назад, хлопают двери, сотрясая пламя поминальной свечи, которая стоит на мраморе камина, между портретами отца и матери. Слабая тень пламени колеблется на стене между портретами госпожи и господина Леви. В комнате сумрачно. Старый садовник опустил жалюзи, развернул толстые портьеры. Большая хрустальная люстра не зажжена. Только свечи распространяют свет с четырех углов комнаты. Четыре безмолвные тени на стенах, и одна тень – посреди. Гейнц встал со скамеечки, прижался спиной к стене и смотрит на пламя белой свечи, лицо его бело, как свеча. Дядя Герман тоже встал рядом с Гейнцем. Дядя очень похож на брата – покойного деда, но никто не найдет между ними много общего.

– Сын мой, – говорит дядя Гейнцу, – теперь, когда он ушел из жизни, на меня легла ответственность за ваше здоровье и жизнь. Насколько смогу помочь вам добрым советом, помогу. Мой совет вам – не подаваться панике. Слышал, что вы собираетесь немедленно эмигрировать. Не стоит так торопиться. У меня есть связи, сын мой, верные связи. Из верных источников я знаю, что все не так выглядит страшно, как об это кричат. Власти собираются прекратить беспорядки и нападения на евреев. В Германии всегда царил закон и порядок, и в ней он будет восстановлен. Надо только немного продержаться, пока все успокоится. Ни в коем случае не терять сразу присутствия духа!

Дядя Герман все более выпрямляется и покашливает, прочищая горло. Но покашливание дяди не похоже на покашливание деда. Когда дед прочищал горло, он делал это весело. Дядя Герман делает это высокомерно.

– Ах, Яков, Яков. Зачем ты это нам сделал? Во всей нашей семье, во всех поколениях, ни у одного человека не было склонности к самоубийству. Яков всегда был буйным, в жизни и в смерти.

«Дурачье» – хотел бы прижавшийся к стене Гейнц крикнуть в лицо дяди Германа и тети Регины.

«Дурачье! Все, что он делал – делал для вас, вашим именем. Предупредить вас и спасти!» – но Гейнц сжимает губы и сдерживается. В конце концов, он сын своего отца и внук бабки.

Он отходит от стены и обращается к семье. Голос его спокоен, сдержан, крепок.

– Дед сделал то, что сделал из любви к нам, он оставил нам завещание. И мы должны в точности его исполнить. В завещании он предупреждает нас – не эмигрировать в соседнюю страну. Вообще оставить Европу и эмигрировать за океан. Все мы уезжаем в Соединенные Штаты, кроме Иоанны и Бумбы, которые через две недели уезжают в Палестину, и это тоже по воле деда Он уверен, что его друг Зерах поможет им в первых шагах на той земле. Дед просит, чтобы Фрида, Агата и старый садовник перешли жить в усадьбу, которую передал им в наследство как общее их имущество.

Фрида плачет, Бумба обнимает ее голову, и она прячет ее в его волосах.

– Дед, – продолжает Гейнц, – оставил нам решать, как быть с домом здесь. Мы решили его оставить на попечение нашего доброго друга священника Фридриха Лихта. Он хочет открыть здесь дом для детей-инвалидов, обиженных судьбой. Мы поддерживаем это решение. Под призрением священника дом будет с верностью сохранен. Мы все же надеемся, что в один из дней мы сможем вернуться в наш дом, хотя дед предупреждает нас серьезнейшим образом не заниматься пустыми мечтаниями. Помните и не забывайте, – пишет дед, – что вам надо быть сплоченными, быть единой семьей. И еще дед просит не оставлять дядю Альфреда, чтобы он всегда был с нами, и уехал с нами. Если дядя Альфред будет с вами, – пишет дед, – ничего плохого не будет сделано вашим душам. Душа человека его истинный дом, который никем не может быть отобран у него. Если дядя Альфред будет с вами, пишет дед, я уверен, что моя последняя мечта осуществится – видеть вас единой семьей в одной стране и в одном доме. И еще просит дед вспоминать иногда бабку, которая была очень хорошей женщиной. Мы попросили дядю Альфреда исполнить просьбу своего отца, и дядя согласился ехать с нами в Соединенные Штаты. В конце завещания дед просит перевести сумму денег в банк в Иерусалиме, открыть в Палестине счет на имя первого своего правнука, и просит назвать его именем – Яков. Яков Леви.

Кажется, что из последних сил произносит Гейнц полное имя деда, и сжимает губы. В комнате безмолвие. Никто не шелохнется. Пламя белой свечи мерцает, и тень дрожит на стене.

Наоми Френкель (Иоанна) репатриировалась в Израиль в марте 1934 года благодаря адвокату Филиппу Коцоверу (в романе – Ласкеру). После двух лет учебы на сельскохозяйственной ферме Рахель Янаит Бен-Цви в Иерусалиме, она осуществила свою давнюю мечту – стать халуцем (пионером) объединения «Кибуц арци» движения «Ашомер Ацаир» (Молодой страж).

В 50-е годы ХХ-го века она обрела широкую известность как прозаик и была отмечена множеством престижных премий за литературное творчество.

После смерти любимого человека, Израиля Розенцвайга, в 1969 году была мобилизована в спецподразделение коммандос военно-морского флота Израиля. Ей было поручено стать «летописцем» деятельности подразделения со всеми его успехами и неудачами, чем она и занималась семь лет.

В 1970 году писательница переехала в Тель-Авив. Здесь она написала два романа о жизни в кибуце, о вкладе в созидание страны поколения основателей и поколения потомков.

В 1983 году она выбирает местом проживания Кириат-Арба–Хеврон, став духовным лидером поселенцев Иудеи и Самарии.

Наоми Френкель умерла 20 ноября 2009 года.

Cестры ее – Рут и Эльза (в романе – Инга) и брат Гейнц с приходом Гитлера к власти эмигрировали в Аргентину. Они так и не сумели приспособиться к жизни и культуре в этой стране. Рут вернулась в Берлин в 1960 году, прожила там до последних дней своей жизни и умерла в глубокой старости.

Гейнц в Аргентине работал в фирме по производству табачных изделий. В середине 70-х годов он встретился с Наоми, Бумбой и Шарлоттой (в романе – Эдит) в Израиле. Оттуда поехал в Германию, посетил могилы отца и деда на еврейском кладбище в Берлине. И прямо там скончался на месте от сердечного приступа.

Ильза (Инга) вышла замуж в Германии за аптекаря. Они прожили всю жизнь в Аргентине.