Наталья Иртенина - Царь-гора

— Ну а те… ну которые, — боялся радоваться дед, — ты с ними как?

— Их проглотили горы.

Федор посмотрел на ногу Аглаи, взял у деда ружье, приставил дуло к замку наручников и бестрепетно выстрелил. Железка распалась на две части.

— Я отвел их в пещеру с золотом, — сказал он, глядя ей в глаза.

— Ты… — она смотрела на него в ужасе.

Федор протянул ей руку, но Аглая сжалась в углу.

— Я пытался предупредить их, как мог. Они не вняли.

— Ты принес их в жертву, — пробормотала Аглая. Ее била крупная дрожь, темные круги под глазами стали почти черными.

— Нет. Я не делал этого. Это чушь. Дай мне руку, мы уедем отсюда и забудем всю эту историю.

Аглая качала головой.

— Как же это можно забыть?.. Ты не должен был… Уходи, Федор.

— Вот как, я снова в опале? Что я «не должен был»? Надо было оставить тебя этим волкам на растерзание? — Федора душил гнев, едва сдерживаемый. — Я отвел их туда, чтобы выкупить тебя. Там лежала гора золота, как будто для этого и предназначенная…

— Она не для этого была предназначена, — тихо перебила его Аглая. — Ты знал это.

— Не знал. И не знаю, — отчеканил Федор. — И в мыслях не было.

— А должно было быть. Надо же думать, прежде чем…

— Так, — зло сказал он. — Значит, я кретин и злодей?

— Нужно испытывать себя и мотивы своих поступков, — потупилась Аглая.

— Ты не понимаешь…

— Это ты не понимаешь, — бросила она, вскинув голову. Глубоко запавшие глаза смотрели почти безумно, с мукой.

— Или ты даешь мне руку, или я уезжаю.

— Уезжай, — после короткой паузы сказала она.

— Ну вот и поговорили, — криво усмехнулся Федор.

Он открыл окно кухни и перелез через подоконник.

— Дед, ты со мной?

— Да как же я ее тут оставлю? — горестно воскликнул дед Филимон.

— Как знаешь. — Федор спрыгнул на землю.

Дед потер дулом ружья висок и вздохнул:

— Ты бы мне сказала, что ль, о чем вы тут разговаривали, будто малахольные какие?

В купе поезда, медленно уходящего с барнаульского вокзала, было парко, словно сюда провели отдушину прачечной. Радио бравурно напутствовало отъезжающих. Позднее лето махало на прощание попестревшими ветками кленов. Федор опустил окно ниже и выключил звук.

— Ну, как говорится… — сосед по купе поставил на столик бутылку водки, отвинтил крышку и разлил в стаканы по маленькой. — За все, что было, чтоб оно еще раз было.

Он чокнулся стаканом о стакан, выпил и в ожидании посмотрел на Федора.

— Извините, не пью.

— Давно? — с пониманием отнесся пассажир.

Федор, не ответив, расстегнул рюкзак и достал рубашку, чтобы переодеться.

— Не переживай, — ободрил сосед. — Ты молодой. Организм, как говорится, крепкий. Твое от тебя не уйдет. Врачи запретили или так, баба?

Федор встряхнул рубашку, и на пол со стуком упало нечто увесистое, закутанное в платок. Недоумевая, что бы это могло быть, он подобрал вещь и развернул.

— О! — сказал сосед. — Все-таки баба. Что ж медальончик без цепки?

Федор почувствовал, как пылают у него щеки. На ладони лежало Аглаино богатство — золотой кругляш с Женой, имеющей во чреве. Девчонка с диким характером и непредсказуемым поведением, не желавшая видеть его, даже не попрощавшаяся, каким-то образом исхитрилась подсунуть подарок.

Первым желанием Федора было выкинуть медальон в окно, а вместе с ним и записку, не читая. Затем ему стало интересно, какие мотивы были у нее на уме. Он хотел выйти из купе, но сосед остановил:

— Да сиди, читай спокойно. Баба, она дело такое. Комфортабельность любит. А я покурю пойду.

Когда дверь закрылась, Федор развернул записку. «Это чтобы расплатиться с твоими долгами», — говорилось там. Даже подписи не было.

Он порвал бумагу на мелкие клочки и высыпал за окно. Потом взял со стола стакан, поднес ко рту, помедлил и выплеснул водку вслед утраченной надежде, разлетевшейся вдоль железной дороги.

Москва оказалась неожиданно шумна, кичлива, бестолкова. Федор не был готов к подобной перемене, оглушавшей, будто ведро мерзлой воды на голову, и с первой же минуты захандрил.

Но за пестрым балаганным фасадом столицы было и другое. Из-за стекол зданий и машин, из отдушин метро и дверей магазинов, с чердаков и из подвалов, даже из глубины человеческих глаз на него смотрело нечто. Оно вымораживало душу пещерным холодом и выгрызало на сердце свое клеймо: помни о нас всегда. Тайный пещерный народец давал знать, что их владения давно простираются повсюду и первопрестольная — всего лишь одна из клоак бесконечного подземелья.

Впервые осознав жестокую тяжесть девкиного дара где-то в районе Уральских гор, через которые медленно тащился поезд, Федор решил, что ни о чем жалеть не будет. Ни об оставленной в Золотых горах слепоте, ни о потерянной любви, ни о мятежном хаосе, наполнившем душу. Да и не терял он любовь, вдруг подумалось ему. «Спроси у цветка — почему он вырос там для тебя?» Разве так теряют любовь? Нет, так ее находят. С вершины горы либо падают, ломаясь насмерть, либо сходят, обретая любовь к миру, лежащему внизу.

Но теперь между ним и миром стоял легион пещерных жителей.

…Федор шагал по коридорам клиники, разглядывал номера на дверях. Коридоры ветвились, как в лабиринте, по ним гуляли на костылях и на колясках травмированные, забинтованные люди. Между пациентами лавировал вечно спешащий медперсонал.

— Простите, — Федора нагнал человек в накинутом белом халате и с портфелем в руке, пытливо заглянул ему в лицо, — не вы ли правнук полковника Шергина?

— Вы ошиблись, — сухо сказал тот и сделал попытку пойти дальше.

Незнакомец загородил ему дорогу, раскинув руки в неуклюжем приветственном жесте, выдававшем острое желание поболтать здесь и сейчас.

— Нет-нет, я вас узнал, — запротестовал он. У него было круглое лицо, очки в тонкой оправе, большие залысины, дорогой костюм и не терпящие возражений интонации. Каким-то неизвестным чувством Федор определил, что перед ним чиновник, не так чтобы крупного ранга, но и не совсем мелочь. — Кроме того, — продолжал незнакомец, — вы ищете двести тридцать седьмую палату. Там лежит Михаил Шергин, ваш отец. Не имеет смысла отрицать очевидное.

— А что имеет смысл? — нехотя спросил Федор.

— Дело, понимаете, в том, что у меня к Михаилу Александровичу имеется разговор.

Он перекинул портфель из руки в руку, извлек из внутреннего кармана пиджака визитку и протянул Федору.

— Вы всегда можете найти меня по этим телефонам.

— А для чего мне искать вас? — не понимал Федор, читая название чиновничьей должности. Она оказалась выше, чем он думал. Тем более загадочной представлялась настойчивость незнакомца.

Тот развел руками.

— Как известно, человек предполагает, а Бог располагает.