Константин Боголюбов - Атаман Золотой

Пока над столицей взвивались огни фейерверков и на придворных балах приседали в контрдансах дамы и кавалеры, в курных крестьянских избах, где дым густой серой пеленой висел под потолком, черные мысли мешали заснуть хозяевам.

Крепостная крестьянская Русь ждала своего вождя.

Мишка Харлов настегивал жеребца, у которого уже клубилась пена под удилами. Он остановил коня у желтого здания Горной канцелярии и, взбежав по лестнице на второй этаж, попросил доложить.

— По какому случаю? — хмуро спросил дежурный капрал.

— В Васильево-Шайтанском заводе бунт! Убили господина Ширяева.

Капрал тотчас отправился рапортовать начальству. Мишку впустили без задержки. Принимал его член Горкой канцелярии господин Башмаков.

Когда Мишка увидел его сердитое, как будто закаменелое лицо, он аж затрепетал в холопском умилении: точь-в-точь барин Ширяев, даже авантажней.

— Докладывай, — произнес господин Башмаков деревянным тоном.

— Так что, ваше благородие, в Шайтанке поднялись мастеровые, а с ними атаман Золотой…

— Кто?

— Разбойник, ваше благородие. Контору разорили, господина Ширяева выволокли в одном исподнем белье и казнили.

— Казнили?

— Точно так. Атаман Золотой застрелил его.

— Кой черт! «Застрелил»? Ты, каналья, подумал, о ком речь ведешь? Это не заяц… «Застрелил»… А вы где были?

— Ваше благородие, меня тяжко избили и, токмо притворись мертвым, я спасся от рук злодеев…

— Ты сделал, что надлежало, — раздумчиво промолвил Башмаков. — Ступай. Скажи, что я приказал дать тебе провиант и… ступай! — крикнул он.

Мишка скрылся за дверью.

Башмаков отправился докладывать полковнику Бибикову. Было решено двинуть на Шайтанку воинские команды с ближних заводов — Ревдинского и Билимбаевского.

Труп Ширяева, неузнаваемо обезображенный, лежал на плотине в луже крови, и не было в Шайтанке человека, кто бы не прошел мимо него с гадливостью, как проходят мимо раздавленной змеи.

— Каково-то тебе будет на том свете, — мстительно говорила Парасковья Карпова, — а на этом мы с тобой в расчете. Надо бы тебя было не один день на угольях жечь.

Марина Протопопова, красивая, стройная женщина, с печальным бледным лицом, увидав труп своего насильника, вскрикнула и закрыла глаза руками.

— Бабоньки! Ужели оставим место нашего позора в сохранности?

Парасковья почти бегом кинулась к господскому дому, за ней побежали заводские женки. Они выломали дверь в «храм любви». Сорвали со стен срамные картины, вдребезги разбили графины и фужеры. Каждая вспоминала страшные и постыдные часы, проведенные в этом вертепе.

Оставив одни голые стены, а на полу осколки посуды и лужу вина, заводские женки ушли из «храма любви».

Восставшие по всем дорогам выставили караулы.

— Тебе бы по праву поселиться теперь в господском доме, — предложил атаману Никешев.

— Нет, Иван, лучше я у тебя останусь или пойду в Талицу к Балдину.

— Братец велел в гости тебя звать, — услышал он женский голос.

Аннушка Нарбутовских стояла перед ним, потупив глаза.

— Спасибо, Аннушка, непременно приду.

Вечером у Нарбутовских в большой и светлой горнице собрались Андрей, Мясников, Никифор, Никешев, Василий Карпов, Иван Протопопов и братья Балдины. Одним словом, все вожаки восстания. Не было только Чеканова и Бажукова, они стояли в карауле.

— Надо нам обсудить, что дальше делать, — молвил хозяин. — Каков будет ваш совет?

— Большое мы дело сотворили, только за него и ответ придется держать большой, — ответил Иван Протопопов, — екатеринбургские власти пошлют против нас воинскую команду. Этого непременно надо ожидать.

— Что же, по-твоему, предпринять следует?

Протопопов молчал, тяжело дыша. Горячий Василий Карпов выкрикнул:

— Будем стоять до последнего! Насмерть будем биться.

— Так-то так, — заметил Протопопов, — да надо рассчитать и о будущем поразмыслить.

— Я думаю, — предложил Андрей, — не худо бы поднять соседние заводы: Ревду, Билимбай, Серги.

— Посланы туда люди, атаман, — сказал Нарбутовских.

Тут Андрей понял, что здесь, в Шайтанке, не он все-таки главный, бее обдумано и решено без него.

Завод не останавливался и продолжал работу.

Не стало побудки, но мастеровые, как при господине, выходили на урок в свой час.

Среди работных людей шли разговоры о будущем.

— А дело-то наше не до конца завершено.

— Ась?

— Я так думаю: сколь мы ни хорохоримся, придут солдаты — и всем нам будет каюк.

— Ну, это еще поглядим. Нарбутовских отпустил приписных…

— Не уж по дворам?

— По дворам.

— Добро мужикам!.. Ты гляди, народ совсем другой стал. Песни поют.

— Свободу почуяли?

— Свободу.

— А не будь атамана Золотого…

— Это конечно…

— Вот уж неделя, как без хозяина живем, а завод действует.

— Ништо!.. Заводское действо само по себе, а избы наши — сами по себе.

— Покуда атаман Золотой с нами, живем.

— Парень он хороший, да только ему один путь, нам — другой.

Между тем Андрей переживал медовый месяц своей славы.

Достаточно ему было выйти на улицу, как еще издали, увидя его, мастеровые снимали шапки.

— Здрав будь, атаман!

Ласково улыбались девушки, а заводские мальчишки ходили за ним по пятам, не спуская с него восторженных взглядов. И днем и вечером в избу Никешева заходили мастеровые, кто побеседовать, кто просто посидеть, поглядеть на атамана, послушать его.

— Вот когда ты Золотым-то по-настоящему стал, — сказал как-то Андрею Мясников. — За такое и жизнь не жалко отдать.

— И отдадим, — ответил Никифор.

Он важничал и гордился своей близостью к атаману.

— Мы с Золотым-то с малолетства возросли в нужде и с той поры рука об руку идем, — говорил он, сидя в гостях то у одного, то у другого мастерового. — Без меня он ничего не делал, все моего совета спрашивал. Ведь в Шайтанку-то я его надоумил идти…

Услышав эту похвальбу, Мясников вполголоса предупредил приятеля:

— Будешь болтать — атаману скажу.

— Экой ты, уж и пошутить нельзя, — смущенно пробормотал Никифор.

Нарбутовских распорядился выставить заставы на двух дорогах. На ревдинской встали братья Балдины, Максим Чеканов со своими подручными — Никешевым и Карповым. На возвышенных местах были выставлены дозорные.

— Чтобы ни проходу, ни проезду, — предупредил Нарбутовских.

— На нас можешь положиться, умрем, а не пустим, — ответил Максим.

Спокойно прошел день, другой, третий.

На четвертый день после обеда раздался сигнальный свист. Максим Чеканов оглянул поляну: из-за кустов с противоположной стороны выходили вооруженные чем попало рабочие, подгоняемые солдатами. Чеканов крикнул:

— Ревдинские! Не трожь нас, и мы вас не тронем.