Юрий Крутогоров - Повесть об отроке Зуеве

Тут послышался голос Вану:

— Не нада стрелять самоеда.

Зуев задумался.

— Вот что: где пленный самоед? А ну-ка сюда его.

Втолкнули скрученного веревками пленника. Тот набычился, ни на кого не смотрел.

— Эптухай!

— А, Васи…

— Так это вы бунтовать вздумали?

— Свой ясак дали в Березове. Говорят: давай опять. Старейшину Лопти убили… Теперь мы всех казаков побьем.

— Плохо говоришь, Эптухай. Вы побьете казаков, казаки побьют вас. Кто в тундре останется?

Зуев подошел к молодому эзингейцу, рассек стальным кинжалом веревки. Но тот упрямо твердил:

— Всех казаков побьем.

Десятский не выдержал:

— Тварь! — Могучим кулаком свалил на пол Эптухая.

Шумский кинулся в сени, смочил в бочке тряпку, вытер кровь на разбитом лице парня.

Зуев присел рядом.

— Всех казаков побьем, — шептал разбитыми губами Эптухай.

— Подымайся! — сказал Зуев. — К твоим пойдем.

Шумский схватил Васю за руку:

— Не пущу.

— Отстань!

— Сами замирятся.

— Нет, дядя Ксень, не замирятся. Вон у десятского какие кулачищи. Государственные…

— Богом молю.

— Уйди с дороги, крестный!

У проезжей башни на северной стороне крепости, где к бою готовились две пушки, Зуев взобрался на сторожевую вышку. Тотчас мимо уха прошелестели две стрелы.

— Эзингейцы-ы-ы! Это я, Васи. Из царского города. Иду к вам с Эптухаем.

Самоеды залегли за низкорослым березовым стлаником, саженях в пятидесяти от частокола.

— Вы слышите? Спрячьте луки.

Спустился вниз. Приказал открыть ворота. С непокрытой головой, в расстегнутом стареньком кафтане медленно, чуть пошатываясь, двигался к леску. Эптухай не отставал.

Шаман нисколько не удивился Васе.

— Лодка долго плывет, олень быстро бежит, — сказал Сила.

— Мы долго добирались до Обдорска, но вовремя подоспели. А то б вконец перебили друг друга.

— А русский дух велит грабить и убивать самоеда?

— Уходите скорее. Не ровен час, пушки казацкие заговорят.

— Они старейшину Лопти убили, — сказал Эптухай.

Эзингейцы обступили Зуева, глядели на него недоверчиво.

— Где ваши женщины и дети? — спросил Зуев.

— Там, — махнул за бугор Сила.

— Они ждут вас…

Зуев скинул на землю кафтан, лег на него, подогнул ноги.

— Я буду спать. Пусть и меня пушка убьет.

Подложил ладонь под щеку. Как он устал за это короткое пребывание в Сале-гарде.

Зуев видел, как на него шел разлапистый бурый медведь. Скинул шкуру.

«Где ты был, где ходил?» — спросил Вану.

И медведь голосом Эптухая ответил:

«По ручьям, по лесам, по болотам».

«Эй, Эптухай, я тебя сразу не узнал».

«Ты меня выручил, Васи. Пойдем к морю».

В руках шамана Силы сверкнул нож. Сила скинул маску — это был Шумский.

«Василий, не пущу, не пущу…»

«Уйди, мне надо к морю. Там белые медведи, белые гуси».

Шумский запел:

«Летят гуськи, дубовы носки, говорят гуськи: чокот, чокот, чокотушечки».

Эптухай подхватил за руки Зуева, и они вдвоем подпевали:

«Чокот, чокот, чокотушечки».

На небе вспыхнули яркие всполохи. Ударил гром. Эптухай что было сил крикнул:

«Солнце в море купается!»

«Отчего же треск?»

«Солнце ударяется об воду».

Зуев сказал:

«Надо с солнцем замиряться».

«На Ямале новых оленей будем ловить. Там много диких оленей».

Сполохи слепили глаза.

Шумский тормошил Васю:

— Да проснись же! Проснись, ушли самоеды. Атаман зовет. Оленей обещал для запряжек…

В ту пору в Обдорском городке служили примерно тридцать казаков. И долго еще помнили служивые Василия Зуева. Как нежданно-негаданно явился в крепость. Вышел за ворота проезжей башни к самоедам и приказал убираться восвояси. Расстелил на конке старенький свой кафтан, заснул, и, видя такое дело, нехристи сняли осаду.

Казаки рассказывали этот случай детям, дети — внукам.

Со временем рассказ этот оброс новыми подробностями.

Говорили, что во время сна Зуева в небе грохотал гром, переливались всеми цветами радуги сполохи, по реке шла такая волна, что верхней своей точкой сравнялась с крышей сторожевой будки.

Чудеса, словом, да и только.

Но какие ж легенды без чудес?

Доподлинно же известно, что обдорские казаки, проводив экспедицию Зуева к морю, не раз посмеивались:

— Вот так питерский парень: нас вокруг пальца обвел, самоеда укоротил. Все к делу пришлось: аршин на сукно, кувшин на вино…

День третий по выезде из Обдорска

Компас показывает одно направление: северо-запад. Идем к горным отрогам Полярного Урала. На карте проставил примерную точку, где путь наш подойдет к концу, — южный берег Карского залива.

В Обдорском городке выбрали добрых оленей. Наш поезд состоит из четырех нарт, в одной — две лодчонки для переправ. Сухих дровишек в тундре не найдешь — прихватили с собой топливо. Везем разобранный чум.

По свежему мху легкие наши сани скользят не так оборотисто, как по снежной целине, но вполне сносно. Под ягелем твердая земля. Особо хорошо бегут олени по утреннику, когда морозный иней запудривает тундру. Шибко скользят тогда полозья.

Стоит лето, но знобкость такая, что не расстаемся с шубами. А ночью и морозец прихватывает. Спутники мои согреваются водкой, а мне на нее глядеть противно, непереносимо думать об этой отраве. Особенно после того, как принял целый стакан в Обдорске. Только и балуюсь горячим чайком.

…Преследуют волки. Вот и сейчас вблизи воют протяжно. Не скажу, что это прибавляет бодрости.

День пятый по выезде из Обдорска

Природа награждает нас своими диковинками. Северное сияние. Такие краски, что иному живописцу во сне не привидится. Кажется, радуга расплескалась по небу. У инородцев об северном сиянии свое мнение. Оно весьма курьезно. Ихние «физики» считают, что в это время солнце начинает в море купаться. Море горит и поджигает небо. А впрочем, что же удивляться? Ведь и наши ученые не имеют точного толкования сему явлению. Христиан Вольф, учитель Ломоносова, полагал: причину северного сияния следует искать в тонких селитряных испарениях, возгорающихся в небе. Гипотеза других натуралистов состоит в том, что северное сияние есть отражение исландского вулкана Геклы в морских северных льдах. Кому верить? Помню выученные на гимназической скамье слова Михаила Васильевича Ломоносова: «…не льдисты ль мечут огонь моря? Се хладный камень нас покрыл! Се в ночь на землю день вступил…» Вот как чудесно перо пиита обрисовало загадку природы.

Солнце ночью только один час не бывает. А так все катится по горизонту. Так пустынно, что кажется, мы и есть одни на белом свете.