Мортеза Каземи - Страшный Тегеран

Мэин взволновалась еще больше и не пускала Фероха, Ферох все же выпрыгнул и крикнул сурчи:

— Поворачивайте к Кушке-Насрет.

Джавад недоумевал: «Что случилось? Зачем нужно ехать в Кушке-Насрет, откуда стремились поскорее вырваться?» Сурчи, слышавший от наиба, что Ферох близкий друг тегеранского раиса и что ему нужно беспрекословно повиноваться; боялся противоречить и начал уже заворачивать лошадей налево, собираясь повернуть к Кушке-Насрет.

В это время дверца кареты открылась, и Ферох увидел Мэин. Сжимая обеими руками голову, она говорила:

— Что ты делаешь, Ферох? Не поворачивай, не поворачивай! Я больше не буду плакать, поедем, куда ты хочешь.

Сурчи задержал лошадей.

Но Ферох, от волнения и гнева не помнивший себя, не обращал внимания на ее слова, приказал повернуть и ехать к Кушке-Насрет.

Дрожащим голосом Мэин сказала:

— Ты меня не слушаешь? Значит, ты больше меня не любишь?

Бедный Ферох, совершенно растерявшись, не знал, что сказать, что делать.

Но Мэин настаивала, а Ферох хотел всегда исполнять ее волю. Он сказал сурчи:

— Не надо! Поезжай прямо!

В подобные решающие минуты в душе и сердце любящих полновластно царствует богиня любви и это она говорила устами Мэин.

Мэин любила мать, но Фероха она любила больше. К матери она чувствовала дочернюю привязанность, а к Фероху — страстную любовь. Уйти таким образом от матери — значило нанести ей тяжелый удар, но покинуть Фероха — это, может быть, означало его смерть, потому что жить без нее было для Фероха невозможно.

Ферох понемногу успокаивался. Кошмарное смятение, сжимавшее его сердце, исчезло. Чтобы не терзать его сердце, бедняжка Мэин больше не плакала. И Ферох, уважая ее молчаливое страдание, тоже не говорил ни слова.

— Ты обещал скоро уведомить мать. Откуда и каким способом ты это сделаешь?

Видя, что Мэин стала спокойнее, Ферох нежно обнял ее и поцеловал открытую шею. Он сказал:

— Дорогая моя, я благодарю бога, что он указал тебе правильный путь. На ближайшей станции ты сама, своей рукой, напишешь ей письмо, в котором скажешь, что только их упорство заставило нас прибегнуть к этому шагу и что, если они согласятся на нашу свадьбу и не будут препятствовать, мать немедленно тебя увидит. Это письмо я сейчас же отдам наибу чапарханэ и попрошу срочно доставить его в Кум, матери.

Мэин успокоилась. Рука ее оставалась в руке Фероха, и он тихонько касался ее руки губами.

На козлах Джавад и сурчи беседовали друг с другом. Было почти два часа ночи, когда доехали до Кал'э-Мохаммед-Али-Хана. Тотчас соскочив, Ферох высадил Мэин и они направились к михманханэ. Они очутились в той самой комнате, где позапрошлой ночью Мэин ужинала с матерью. Тяжелое чувство вновь охватило Мэин, но она сдержалась. Ферох принес от наиба перо и чернила. И Мэин написала матери:

«Дорогая мама! — Да стану я жертвою у твоего священного порога!

Несмотря на то, что я много раз говорила тебе, что я не согласна стать женой человека, которого вы для меня по своему выбору предназначили, и предупреждала тебя и уважаемого отца о грустных результатах, к каким все это приведет, вы все-таки не хотели считаться с моим мнением в вопросе о выборе мужа и хотели каким бы то ни было способом отдать меня ему. Если бы я была неразумная девушка, думающая больше о свадебном угощении, чем о жизни, я, конечно, промолчала бы, приняв ваше решение как окончательное. Я же, понимая, что жить-то с мужем придется мне, что делить с ним будущее — плохое или хорошее — буду я, считала слепое повиновение в этом случае неуместным и прямо заявила вам, что я против этого. Но вы и тут не отказались от своего замысла и решили применить другие средства. Тогда и я, отчаявшись, вступила на другой путь, чтобы избежать несчастья, грозящего разбить мое будущее. Чтобы заставить меня забыть Фероха, вы повезли меня в Кум, решив тотчас же вслед за этим выдать меня за другого, выбранного вами, а я послала сказать Фероху, чтобы он увез меня и показал вам, как нехорошо проявлять деспотизм, в особенности там, где речь идет о единственной дочери, счастье которой, казалось бы, должно вам быть дорого.

И вот, мамочка, я и Ферох теперь свободны. Он любит меня, а я его; он считается с моим мнением, а я с его желаниями; он во всем спрашивает моего согласия, он думает о моем счастье, я — о его.

Я знаю, как подействовало на вас мое внезапное исчезновение, как вы страдаете. Я знаю, что вы браните меня, может быть, проклинаете. И я понимаю вас, я знаю, мамочка, что если бы отец не сказал вам, что меня надо во что бы то ни стало выдать за шахзадэ, вы бы не добивались этого с такой настойчивостью. Как бы там ни было, а теперь остается только одно: если вы хотите, чтобы наша разлука не продолжалась долго, если вы хотите быть участницей нашего с Ферохом счастья, уведомите отца, что он может увидеть меня только после того, как даст свое согласие. Обьявите о нашей свадьбе с Ферохом и вы увидите меня у своих ног. В противном случае я вынуждена сказать вам, что мы вряд ли скоро с вами увидимся.

Подумайте и решайтесь. Забудьте о том, что Ферох мой двоюродный брат, у которого нет состояния. Помните только, что он — мой любимый, моя душа, мое все, что он мой муж.

Любящая вас и преданная вам, ваша рабыня Мэин».

Через десять минут письмо в запечатанном пакете было передано наибу чапарханэ для отправки в Кум. По счастливой случайности, как раз в это время подошел почтовый гари, шедший из Тегерана в Кум, и наиб передал пакет сурчи, чтобы тот отдал его в Кушке-Насрет следующему сурчи, и так дальше, до Кума.

Переменили лошадей, и еще через десять минут карета двинулась дальше. В предвкушении большого анама сурчи подхлестывал лошадей и через какие-нибудь три часа они подъезжали к Хасан-Абаду, в восьми фарсахах от Тегерана.

После отправки письма состояние Мэин резко переменилось. Это уже была не та Мэин, что два часа назад. Теперь она улыбалась. И от этой улыбки, в которой чувствовалась радость и надежда, сердце Фероха трепетало. Руки их сжимали одна другую, щеки их сблизились, и в тесном пространстве кареты раздался звук поцелуя. Ферох не помнил себя от радости и счастья. Величайшая мечта исполнилась: он держал в своих объятиях Мэин, Мэин, готовую пожертвовать для него всем, что у нее было в жизни.

И никто не мешал им, никто не нарушал их сладкой близости. Мэин мечтала:

«Мать, конечно, сейчас же сообщит отцу и будет просить его согласия на нашу свадьбу. И отец согласится. Отец меня любит, ему тяжело. И мы — счастливы, о, какое блестящее будущее!»

От радости она захлопала в ладоши.

Ферох сказал:

— Сейчас мы поедем в Шимран. Заберемся там в деревенский домик, устроимся и будем себе жить да поживать. Оттуда ты, если хочешь, можешь еще отцу написать. Воздух там в это время дивный. Вот где мы подышим воздухом свободы! Вокруг нас будут деревенские люди, которые во всех отношениях лучше, сердечнее и честнее городских. А там, даст бог, скоро услышим и о согласии отца и вернемся вместе в город.