Гусейнкули Гулам-заде - Гнев. История одной жизни. Книга первая

— Господин Кагель… У нас есть инструмент. Может быть, вы смогли бы сыграть нам что-нибудь. Парвин играет, но разве можно освоить современный рояль без хорошего преподавателя?

— С удовольствием, дорогая Зейнаб-енга!

— Тогда идемте в другую комнату…

Вошли во вторую, более просторную комнату. Здесь, кроме рояля и дюжины мягких стульев, ничего не было. Вероятно, в этой комнате проводились увеселительные вечера. Кагель тотчас расстегнул воротничок гимнастерки, поднял крышку рояля, сел, откинул назад голову и пробежал пальцами по клавишам. Комната наполнилась приятными звуками. Кагель дружески улыбнулся Парвин. Она ответила ему такой же доверчивой улыбкой, и офицер вдохновенно заиграл что-то свое— английское. Парвин прислонилась сбоку к роялю, Зейнаб-енга остановилась за спиной британца. Лачин, оставленный без внимания, медленно ходил по комнате, издавая легкий скрип штиблетами. В груди у него все клокотало. Никогда он еще не испытывал, чтобы люди так холодно, так безразлично относились к нему. Сейчас он был зол на всех, и особенно на Кагеля. «Неужели и этот птенчик встанет мне поперек дороги?»— с досадой и пренебрежением думал он.

Лачин чувствовал, как все сильнее и сильнее охватывал его гнев. Сейчас Кагель закончит играть, все они повернутся и без труда поймут состояние Лачина. Надо немедленно на воздух или уйти совсем. Гнев — страшная вещь, к хорошему не приведет. Легонько он отворил дверь, прошел через веранду и остановился во дворе. Его обдало прохладным ветерком наступающей ночи. Сердце у Лачина забилось спокойнее. Нет, никуда он не уйдет. Он не покажет себя беспомощным перед этим слюнявым британцем. И обворожительную Парвин ему не отдаст. И вообще, он сделает так, что Кагель забудет дорогу к этой девочке.

Взволнованный Лачин вынул сигары, закурил. С некоторых пор он пристрастился к сигарам. Это было модно. Все, что делалось по-английски — значит модно. Только самих англичан он ненавидел, потому что был бессилен перед ними. Он курил глубокими затяжками и думал, думал, думал… Он размышлял в одиночестве до тех пор. пока с веранды не послышался голос Парвин:

— Господин Лачин! Куда же вы ушли? Мы ждем вас.

— Ханым? Прошу вас, подойдите-ка сюда на одну секунду!

Парвин спустилась с крыльца.

— Ханым, — дрожащим голосом произнес Лачин. — Лучше вас я никого еще не видел на всем белом свете. Если вы тоже полюбите, проявите взаимность…

Парвин не дослушала. С лёгкостью вспугнутого джейрана она взбежала на веранду и скрылась в комнате. Лачин бросил сигару и упрямо пошел вслед за ней.

Мгновенное возвращение в комнату Парвин, а вслед за ней и Лачина не вызвало у Кагеля никаких подозрений. Но хозяйка-барыня заподозрила сразу неладное: Парвин до крайности была смущена, прятала взгляд, стояла и растерянно смотрела, как белые пухлые руки Кагеля бегали по клавишам рояля.

Лачин, напротив, оживился. Понял он, что девочка совсем неопытна и боится его. Такую уговорить нетрудно, пара пустяков… Едва Кагель оторвался от рояля, он сказал:

— Чудесно, лейтенант! Вы очень здорово играли. Представляю, как бывает скучно Парвин-бану одной, когда рядом нет вот такого музыканта.

— Почему же скучно? — удивилась Зейнаб-енга. — У нее хорошие подруги, да и на занятия науками много времени уходит. А вообще-то, конечно, девушке простора не хватает. Учеба да дом, — больше ничего и не видит.

— Ханым, — очень приветливо обратился Лачин к Парвин. — Мы с лейтенантом Кагелем в ближайшее время собираемся поехать на прогулку за город. Я хочу моего друга познакомить с моими родными местами. Может быть, ханым, вы составите нам компанию? Уверяю, будет так весело, что вы не пожалеете!

— Что вы! — мгновенно ответила девушка, будто давно и с опаской ждала этого предложения.

— Но как можно, господин Лачин! — пожурила молодого хана Зейнаб-енга. — Девушка… одна — в обществе мужчин? Иное дело, целой компанией выехать, а одной с мужчинами… Вы смеетесь, господин Лачин.

— У вас старые взгляды, Зейнаб-енга, — обиженно сказал Лачин. — Вот и господин Кагель вам скажет. Теперь весьма модно, когда девушка украшает мужское общество. И потом, мы не какие-нибудь… Мы люди скромные, образованные, — уже с усмешкой заговорил Лачин. — Но, конечно, если ханым не нравится наше общество, то может и не ехать…

Обе — Зейнаб-енга и ее внучка промолчали. Кагель вынул из кармана часы, извинительно улыбнулся, сказал:

— Пожалуй, мне время идти.

— Почему так рано, господин Кагель? — спохватилась Зейнаб-енга.

— Англичане любят точность, госпожа Зейнаб. продолжая улыбаться, ответил Кагель. — Н-да… А Парвин вы зря так ревностно оберегаете. Лачин совершенно прав, подозревать и опекать — это не модно в цивилизованном мире.

— Хорошо, — сдалась старуха. — Когда же вы хотите поехать на прогулку?

— Хоть завтра, Зейнаб-енга! — вырвалось у Лачина.

— Парвин, ты можешь разделить компанию с господами завтра? — спросила Зейнаб-енга. — Если нет, то скажи, когда бы ты могла поехать.

— Только не завтра, бабушка, — чуть не плача ответила Парвин.

Кагель и Лачин распрощались с барыней и Парвин. Вскоре послышалось погромыхивание колес и фырканье лошадей. Фаэтон покатился ко двору Моаззеза.

Чего бы это ради Зейнаб-енга так легко пошла на уступки родственничку Моаззеза Лачину и его другу лейтенанту Кагелю? Уж не уверовала ли старуха в то новое, в то модное, о чем говорил Лачин? Нет, конечно. Зейнаб-енга с молоком матери впитала в себя патриархальные обычаи своего племени и всю жизнь строго придерживалась их. Иная, скаредная, мыслишка толкнула старуху на столь необдуманный шаг. Зейнаб-енга сердцем угадала, что внучке больше пришелся по душе не Лачин — богатый родственничек Моаззеза, а лейтенант Кагель — красивый Молодой человек, скромный и изысканный во вкусах. Этот — не тигр, что дорвавшись до добычи, не оставит ее, Пока не напьется крови. Он кроткий жеребенок, заморской породы. Он даже не наступит на ногу никому. А если и наступит, то двадцать раз подряд извинится за свою неосторожность. Зейнаб-енга не могла и представить себе, что лейтенант Кагель мог бы фривольно, развязно держать себя в обществе Парвин или, больше того, проявить… нахальство и силу к ней. «А как бы было хорошо, — думала про себя старуха, — если б появились у этого британца серьезные намерения…» Зейнаб-енга знала много случаев, когда британские офицеры женились на персиянках и на курдянках, а потом увозили их с собой в свою страну, за море. Парвин с ее красотой да кротким нравом могла бы украсить любой английский дом. Робкие мечты Зейнаб-енга разрастались с каждой минутой. Представив Парвин в роли супруги британского офицера Кагеля, старуха скривилась в злой улыбке и засмеялась.