Гусейнкули Гулам-заде - Гнев. История одной жизни. Книга первая

Оказывается, в Миянабад ворвались «разбойники» Ходоу-сердара. Арк в руках Ходоу. Весь город патрулируется воинами народной армии. Ходоу-сердар объявил себя правителем.

— Эй, почтальон, будь осторожен!..

— Ай, люди Ходоу тоже читают письма и газеты! — отвечаю я и ускоряю шаг. Хочется поскорее добраться до Миянабада.

В городе переполох. Учреждения и крупные магазины закрыты, зато лавочники да кузнецы не спят. На каждой улице слышен звон молотов и веселое покрикивание мастеровых. Кувалды бьют по раскаленному железу, летят искры. Как люблю я, когда рассыпаются искры! И звон кузнечный люблю. Он напоминает мне курдскую песню в горах. Давай, бей сильнее! Пусть звенит молот на всю Персию!

Я сворачиваю с тротуара, перехожу площадь. Вдруг слышу:

— Эй ты, почтальон, руки вверх! Пощады тебе не будет! Помнишь, как меня побил? — с веселым хохотом подбегает и обнимает меня Мухтар.

— Ох ты, разбойник-Мухтар! Как ты меня напугал. Рад видеть тебя, дружок. Какой молодец ты! Да еще маузер у тебя! Фасонишь, наверное! Может, даже знаешь, почему все магазины закрыты?

— Все знаю, Гусо-джан! Магазины закрыты, потому что хозяева потеряли ключи. Они теперь думают, что мы не найдем потерянные ключи. А мы находим. Они теряют днем, а мы находим ночью. Вот уже седьмой ключ нашли!

— Ты, Мухтар, стал настоящим разбойником. Наверное, по ночам магазины грабишь?

— Я не виноват, если хозяева теряют ключи! Если б мы не нашли их ключей, то как бы жить? Надо еще и оружие покупать!

— Наверное, и маузер кто-то потерял, а ты нашел?

— Да нет, маузер я отобрал у Мирзы Рахима — управляющего Раиса Туджара. Десять трехзарядных винтовок тоже у него взяли.

— Скажи, Мухтар, про Абдулло ничего не слышно?

— Нет, Гусо… Ничего. Никто о нем не знает. Ушел и пропал.

Некоторое время молчим, думаем о нашем общем друге, музыканте Абдулло. Потом, как бы спохватившись, Мухтар предлагает:

— Гусо, давай зайдем в арк к Ходоу-сердару?

— С радостью бы пошел, Мухтар, но ровно в восемь мне в «классе экабер». Завтра утром, ладно?

Утром я проснулся от сильного ветра в окно и карканья ворон. Птицы просили у бога, чтобы пошел снег. Но бог. ошибся, послал на землю не снег, а дождь. Выйдя на улицу, я очутился в густом сизом тумане и слякоти. Иду через площадь в арк. Возле правительственного здания кучка повстанцев. Люди о чем-то возбужденно беседуют, то и дело доносятся до меня взрывы хохота. Прохожу через открытые двери и оказываюсь в огромном беломраморном фойе. Тут тоже много народу. Среди вооруженных ходит Ходоу-сердар — «наместник» Самсана и Монтасера — сын пастуха, бедняк из бедняков. Плотный и широкоскулый, среднего роста, в простой одежде и чарыках, он ничем не отличается от других воинов. В руках у него трехзарядная винтовка. И держит он ее так же, как недавно держал чабанскую палку.

Сквозь кучки, дымящих махоркой и жестикулирующих руками бойцов, протискиваюсь к Ходоу-сердару, Он меня должен помнить. Во-первых, я бывал у него в лагере по поручению Арефа. Во-вторых, вряд ли есть во всей миянабадскои долине хоть один человек, который бы не знал Гусо-почтальона. Я — знаменит.

— Здравствуйте, сердар-джан!

— Привет, родной постчи! Привет, Гусейнкули. А ну-ка, рассказывай боджнурдские новости!

— Ничего особенного нет. Привет привез тебе и твоим воинам от Парвин-ханым!

— Кто такая Парвин-ханым? В Боджнурде у меня знакомых нет. — Ходоу-сердар пожимает плечами.

— Вы, сердар-джан, ее не знаете. Но она из нашего племени, пехлеванлу. Богатая девушка. Хозяйка моей тети и моя… хорошая знакомая. Вот поэтому она вас и знает.

Тепло, задушевно смеется Ходоу-сердар. Смеются и все другие, стоящие рядом.

Чувствую, опростоволосился я. При чем тут Парвин-ханым, когда дело дошло до государственного переворота?! У людей сейчас думы о том, что дальше делать, как дальше жить, а я со своей любовью! Нет, ей богу, у меня еще много мальчишеского, хоть и пошел уже восемнадцатый год. Надо быть посерьезней.

— Но это не главное, сердар-джан, — выпутываюсь я. — Парвин я вспомнил просто так, к слову пришлось.

— Нет, нет, — не оправдывайся! — перебивает меня Ходоу-сердар. — Если и все другие девушки и женщины будут так добры к нам, как твоя знакомая, то мы не пропадем. Запомни! И передай от всех нас ей тоже привет!

— Спасибо, сердар-джан! Обязательно передам.

Дружескую беседу нарушает коммерсант Ходжи Ага.

Он подбегает мелкими шажками к Ходоу-сердару, падает на колени и простирает вверх руки.

— Ваше превосходительство, вчера магазин вашего покорнейшего раба Ходжи…

— Встань, чего ползаешь на коленях! — прерывает унизительную речь Ходоу-сердар. — Говори толком, что случилось и прими человеческое достоинство!

— Вчера ночью, — поднимаясь на ноги, говорит Ходжи. — у меня обокрали магазин: унесли все до последнего, все товары и ценности. Но я уверен, что приказом вашего превосходительства воры будут пойманы и жестоко наказаны. Вы не позволите запятнать вашу честь, ибо вы стойте на страже общественного имущества и мирной жизни. Слава аллаху!

— Очень хорошо, уважаемый Ходжи Ага, что вы пришли и сообщили нам об ограблении вашего магазина. Конечно, наш священный долг — охранять общественное имущество. Только скажите нам, пожалуйста, кража совершена днем или ночью?

— Ваше превосходительство, ночью, когда прекратилось всякое движение, когда все честные люди уснули…

— Так, так, — о чем-то думая, отзывается Ходоу. — Это значит, вор внутренний. Вокруг города до самого утра патрулируют наши джигиты, они не могут пропустить чужих воров. И еще скажите, пожалуйста, как совершено ограбление: дверь сияли или крышу проломили и залезли?

— Нет, хан-сердар. Все проще и милей— замок сбили.

— Ну, тогда понятно. По всему видно, что вор неопытный и с помощью аллаха мы его быстро найдем. Учтите, Ходжи Ага, в Миянабаде не пропадет ни одна вещь, если она заработана честным трудом! Идите спокойно, а мы Назначим расследование, как положено, и с помощью аллаха Найдем потерянное. Вы-то отлично сознаете, Ходжи-Ага, что без позволения аллаха, ни один листик с дерева не упадет, ни один вор своего черного дела не сделает. Так что, Ходжи Ага, найдем, если есть на это позволение аллаха. А вот, если нет, тогда простите нас… Не можем мы свою волю поставить выше волн аллаха! Идите.

Ходжи Ага пришел с кроткими, как у джейрана глазами, а ушел с глазами налившимися кровью, как у кабана. Богач потерял всякую надежду.

В минуты разговора с коммерсантом Ходоу-сердар поразил меня своей мудростью. Он-то хорошо знал, что вещи конфисковали его же воины, но так искусно свалил содеянное на аллаха, что богачу и крыть было нечем. Когда коммерсант скрылся за дверью, Ходоу сказал: