Мика Валтари - Тайна царствия

Неожиданно она встала на защиту своих друзей.

– У него были свои причины, чтобы призвать именно их, несмотря на их скромное положение, – заявила она. – Единственный, кто получил хоть какое-нибудь образование, – это бывший откупщик Матфей. Я не представляю, как скрибы и философы смогли бы слушать его учение. Однажды он сказал, что лишь униженные и дети смогут постичь определенные истины, а вовсе не мудрецы.

Это заставило меня задуматься. Возможно, Мария была права: если речь шла о совершенно новом и лишенном смысла учении, разум, вместивший в себя предыдущие мысли и мудрость, не смог бы его принять, не оспаривая. Разве я сам беспрерывно не наталкивался на предыдущий опыт и на то. чему меня учили прежде?

– Он это имел в виду, когда говорил Никодиму, что человек должен родиться заново? – спросил я потухшим голосом, словно разговаривал с самим собой.

– Никодим входит в число смиренных сердцем, – заметила Мария из Магдалы. – Он набожный и благочестивый человек, наизусть знает Святое Писание. Однако как только он сталкивается с новой мыслью, то сразу же начинает сравнивать ее с тем, что уже написано. Он навсегда останется маленьким ребенком, слишком плотно укутанным в пеленки, и ему никогда не удастся родиться заново.

Мысль об укутанном в пеленки ребенке заставила Марию улыбнуться. Ее окаменевшее лицо озарилось, и увидев искры радости в ее глазах, я подумал, что в свое время эта женщина должна была обладать ослепительной красотой, мне и сейчас она казалась весьма привлекательной.

– Ты напрасно носишь одежду цвета чернослива, – непроизвольно вырвалось у меня. – Твои цвета – зеленый и золотистый, твой цветок – фиалка с венцом из благовонной смолы. Мария из Магдалы. В таких вещах я никогда не ошибаюсь.

Она слегка вздрогнула.

– Не считаешь ли ты себя астрологом? – насмешливо спросила она – Даже если я оденусь в зеленое и золотистое, боги земли никогда не будут иметь надо мной силы, Достаточно произнести имя Иисуса Христа, Сына Божьего, и зло отступит.

Теперь я понял, что она действительно страдала от вселившихся в нее демонов, и пожалел о своих неосторожных словах: ее улыбка потухла, а лицо стало, как будто высеченным из холодного мрамора. В ее глазах горело беспокойство, однако мне предстояло задать ей еще несколько вопросов.

– О Мария, ты уверена в том, что не сопоставляешь случившиеся события с тем, что было прежде, чтобы постичь их смысл?

Она заломила руки и принялась раскачиваться, словно старалась утихомирить какую-то внутреннюю боль. Затем, сделав над собой видимое усилие, чтобы смотреть мне прямо в глаза, начала говорить, делая паузу после каждого слова:

– Я уверена без тени сомнения в том, что он был и остается светом, истинным и абсолютным светом. Он был Человеком, Он – Бог!

Затем, ощутив какую-то нерешительность, она, скорее для себя, добавила:

– Нет, он не был ни колдуном, ни дьяволом, хоть и ходил по воде. Если бы он был даже самым всемогущим магом, я не последовала бы за ним, ведь в жизни я повидала их достаточно! И он совсем не приказывал мне идти за ним, а лишь позволил сделать это, и ты должен согласиться, что это разные вещи.

Мне было стыдно за свои сомнения, однако я желал обрести уверенность. Почувствовав, что причинил ей боль, я попытался принести самые искренние извинения:

– Отведи меня к его ученикам, чтобы они утвердили меня в моей вере, Мария из Магдалы, – унижено попросил я.

– Ты еще не готов, – ответила она – И они тоже. Нам всем придется подождать. Жди терпеливо, как и мы.

Однако настойчивость и откровенность моего желания не оставила ее безразличной, и она добавила:

– Не думаю, чтобы ты был римским соглядатаем: мой опыт и знание людей подсказывают, что твое сердце не ведает предательства. Но если бы ты оказался таковым, тебя ожидало бы что-то страшное. Конечно, не с нашей стороны, но по его воле, а он сам выбрал себе учеников и, как тебе известно, хотел бы их сохранить. Знаешь ли ты ворота у Источника?

– Чтобы добраться сюда, я прошел через них, – с улыбкой ответил я.

– Значит, тебе уже говорили о мужчине с кувшином воды! Однажды, когда ты обретешь смирение и твоя душа станет кроткой, возможно, он появится у этих ворот. Только прошу тебя – не торопись! Всему свой час. Если моя вера не была бы тверда, моя жизнь стала бы невозможной.

Я спросил ее, не хотела бы она вместе со мной вернуться в Иерусалим, но она предпочла остаться в комнате, где так часто отдыхал назаретянин.

– Можешь идти, когда захочешь, – сказала она – И если внизу никого не окажется, тебе нет необходимости ждать, чтобы выразить свою благодарность. Достаточно, что мы, женщины, знаем о ней. Можешь вернуться в этот дом, когда захочешь, но мне кажется, ты сам не знаешь своих желаний. И все же думаю, что они приведут тебя к единственному пути. Да пребудет с тобой мир!

– И с тобой тоже, – ответил я, и что-то непонятное заставило меня добавить: – Мир тебе, женщина, которая больше, чем возлюбленная, больше, чем жена, и больше, чем сестра, потому что он позволил тебе следовать за ним!

Эти слова нашли отзыв в ее душе, и, сидя на ковре, она протянула руку и прикоснулась к моей ноге, когда я нагнулся за сандалией.

От моей тревоги не осталось и следа, когда я спускался по лестнице во двор, где находилась тенистая беседка из виноградной лозы. Там я никого не встретил, а в доме стояла тишина. Итак, я ушел, не попрощавшись, и дойдя до каменной скамьи, был немало удивлен тем, что солнце показывало уже одиннадцатый час по римскому времени. Тени от гор удлинились и вскоре должны были достичь фермы.

Я был воодушевлен и настолько погрузился в свои мысли, что по пути не обращал внимание на окружавший меня пейзаж. Я миновал древние оливковые деревья с узловатыми стволами, высаженные на холме, которого еще касались лучи солнца, тогда как тропинка уже была в тени. Сад остался позади; воздух наполнился ароматом целебных трав.

Из раздумий меня вывело какое-то монотонное постукивание: прижавшийся к краю тропинки слепой беспрестанно колотил палкой по камням, чтобы привлечь внимание прохожих. Вместо глаз на его лице зияли глубокие пустые глазницы, одет он был в заскорузлые от грязи лохмотья. Услышав, что я замедлил шаг, он принялся взывать о помощи крикливым голосом, который присущ профессиональным нищим:

– Пожалейте несчастного слепого! Сжальтесь надо мной!

Мне вспомнилось, что жена сирийца дала мне в дорогу продукты, к которым я так и не прикоснулся. Я вложил свою котомку в истощенную руку калеки.

– Мир тебе! – скороговоркой произнес я – Бери и ешь. Можешь оставить себе все – мне оно не понадобится.

Отвратительная вонь ударила мне в нос, когда я склонился к нему. Поэтому я пожелал спешно удалиться, но слепой, даже не поблагодарив, протянул руку и хотел схватиться за полу моего плаща.