Валентин Лавров - Катастрофа

— Ах, молодец, Павел Николаевич — прямо-таки дипломат! Вишняк в своей статейке показал себя сукиным сыном, а Милюков деликатно и в то же время твердо заявляет свою позицию. Слушайте дальше:

— «…По существу, мы все — антибольшевики. В этом заключается причина того, что мы должны были покинуть нашу родину. Но в нашей среде появилась, по мнению Вишняка, большая группа «джингоистов» пробольшевизма. Я должен был бы причислить и себя к этой категории. «Гром победы, раздавайся»: этой обличительной цитатой Вишняк хочет сразу дискредитировать своих противников. Что же? Мне тоже приходится цинически повторить: «Да, гром победы, раздавайся!» К негодованию Вишняка, «джингоисты» по своей упрощенной логике «требуют от него выбора».

«Вы не за Гитлера? Значит, вы за Сталина!» Г решен я и в этом. Бывают моменты — это еще Солон заметил и даже в закон ввел, когда выбор становится обязателен… Но что поделаешь? Ведь иначе пришлось бы беспощадно осудить и поведение нашего Петра Великого».

— Милюков, как и тысячи других россиян, изгнанных с родины большевиками, свой выбор сделал, — подвел итог Бунин. — Я тоже говорю: «Гром победы, раздавайся, веселися, храбрый Росс…» Многим выбор дается не просто. Кого считать меньшим злом для России: кровожадного Сталина с его партийной сворой или Гитлера, объявившего крестовый поход против коммунизма? Но фюрер уже показал свою ненависть к русскому народу, а Сталин опирается на национальное патриотическое чувство. То есть на то качество, которое всегда было духовной основой русских людей. Очень хочется верить, что война многому научит большевиков, научит любить и беречь народ, государство.

Бахрах полюбопытствовал:

— Вы, Иван Алексеевич, читали в «Новом слове» хронику войны?

— Как же! С большим интересом.

В разговор вступила Вера Николаевна, тоже с некоторых пор заразившаяся общим патриотическим настроением:

— Почитать этот листок, так немцы без конца только побеждают. Лишь самые недалекие могут верить такой дребедени.

Бунин улыбнулся:

— Очень забавно, как эти прихвостни пишут о своем разгроме: «Закончилась защита германской 6-й армии у Сталинграда». А о том, что сотни тысяч убитых и взятых в плен — ни гугу! Как сейчас чувствуют себя все те, кто прислуживал Гитлеру? Я не говорю про Берберову, зазывавшую меня в «освобожденный немцами Париж», меня больше огорчают другие, как, к примеру, Георгий Поземковский или Шмелев. Связались с наци, вошли в какие-то созданные ими комитеты и организации…

— После триумфального марша первых месяцев войны разве думал кто, что Сталин сумеет оказать сопротивление Гитлеру?

— Да, Леня, думали! Более того: были уверены — аз, грешный, тот же Милюков, бойцы Сопротивления, миллионы людей, которые считали своим долгом сражаться с нацистами. Слыхали, что Вова Сосинский совершил подвиг? Немцы передали по радио, что он теперь в концлагере. Жив ли? Славный молодой человек. Мать Марию очень жаль — она, оказывается, была чуть ли не главной фигурой среди парижских резистантов. Тоже в концлагере.

— Прекрасная поэтесса! — заметил Бахрах.

— Безусловно! Еще Гумилев отмечал в ее поэзии «общую призрачность» в соединении с гипнотизирующей четкостью.

Как-то незадолго до своего последнего отъезда из Москвы зашел я к Рахманинову — он тогда жил возле Страстного монастыря, у него на столе раскрыт поэтический сборничек.

Послушай, — говорит, — какое трогательное стихотворение Кузьминой-Караваевой (это ее фамилия до пострига в тридцатые годы). Хочу на музыку переложить.

Я прочитал стихотворение, и почудилось мне в нем нечто страшное, пророческое.

Бунин закурил папироску и, облокотившись на край стола, задумчиво наморщил высокий лоб. Он напряженно вспоминал строки, которые четверть века назад помнил наизусть. И вдруг, сначала медленно, затем все увереннее модулируя своим внушительным и приятным голосом, стал произносить воскрешенные памятью стихи:

Бунин читал так, что у Веры Николаевны перехватило дыхание, а Бахрах, явно взволнованный, медленно произнес:

— Слишком часто талантливые поэты предсказывают себе судьбу.

Вера Николаевна уточнила:

— И не только себе. Своему отечеству тоже. Вспомни, Ян, написанное тобою в восемнадцатом году: «Возьмет Господь у Вас…»

— Ты имеешь в виду строчки: «Народ мой! На погибель вели тебя твои поводыри!»?

— И эти строки, и другие. Все стихотворение — истинно глас пророка.

— К сожалению, все мрачное, что я предсказывал, вполне сбылось. И не только я… Многие говорили, что игра демократов в революцию добром не кончится. Доигрались!

* * *

Милюков умер в яркий, пронизанный радостью возрождения весенний день — 31 марта 1943 года. Вокруг не было ни одной родной души. Крупнейшего политического деятеля XX столетия, многолетнего руководителя партии кадетов хоронили по-казенному скудно, возле могилы стояли пять-шесть случайных людей. Его прах приняла земля скромного провинциального Экс ле Бэна. (Лишь после войны усилиями соотечественников прах Милюкова перенесли в Париж, на кладбище Батиньоль, где в семейном склепе уже покоилась его супруга Анна Сергеевна.)

2

Тремя днями раньше, в воскресенье, 28 марта, Бунин услыхал по радио жуткую новость: «Сегодня ночью в Биверли-Хилс, штат Калифорния, скончался от ракового заболевания великий русский пианист, дирижер и композитор Сергей Рахманинов. Еще 17 февраля он дал свой концерт в Ноксвилле. Покойный был большим патриотом. За короткий срок через Красный Крест он отправил в Россию более двухсот посылок. Смерть Рахманинова — удар всей мировой музыкальной культуре».

Весь день Бунин провел в подавленном состоянии духа. Даже на пропилку он ушел один, мягко сказав Бахраху:

— Извините меня, Александр Васильевич, хочется сегодня побыть в одиночестве.

В лесу было еще сыро. Бунин побрел по дорожке, вившейся вдоль домов, огражденных высокими изгородями из белого камня. На развилке он живо вспомнил, как в августе тридцатого года на этом самом месте у Рахманинова сломался автомобиль. Он любил водить его сам, самому пришлось и чинить.