Казимеж Тетмайер - Легенда Татр

— Слышал я от отца, что деды и прадеды живут с нами, в наших домах; любят они нас, потому что мы — их кровь и семя, и вот предсказывают…

— Юро попусту не пришел бы. Он был человек настоящий! — сказал старик Нендза. — Не сел бы он здесь на скамью только затем, чтобы подурачиться.

— Несчастье возвестить приходил, — вполголоса сказала старуха Нендзова. — А все-таки Яносику идти надо было…

Тишина воцарилась в комнате. Девушки опустили головы, Войтек и Мацек сидели не двигаясь. Наступала ночь. Девушки прижались друг к другу, и Ядвига шепнула Кристке:

— Может, Яносика пытают…

— Может…

Вдруг все вздрогнули.

Старый, вековечный стол, вырубленный топором из цельного куска явора и отполированный руками многих поколений, покрытый резьбой, изображающей муки Христовы, солнце, месяц и звезды, а вокруг них, по углам, всякую утварь и деревья, стол, за которым едало не одно поколение, вдруг отозвался. Три раза что-то в нем стукнуло.

Девушки обомлели, и Кристка шепнула Ядвиге:

— Может, убили Яносика…

— Может…

Медленно поднял старый Нендза глаза к потолку, к резной балке, которая его поддерживала и на которой вырезано было имя строителя, а посредине — звезда с расходящимися лучами: звезда рода, звезда, хранящая дом. Потом перевел он глаза на дверь, на которой расходящиеся во все стороны резные дощечки изображали восходящее солнце, радость жизни, благословение бытия, долголетие. Отсюда, с потолка и из резных дверей, в ясные дни падал свет на гладко обстроганные, блестящие, золотисто-желтые стены, наполняя сердце весельем в этом жилище предков, где все свидетельствовало о достатке. Но сегодня верные, всеведущие и всегда бодрствующие духи предков вещали этому дому несчастие. И мертвою показалась старику Нендзе звезда, лучи которой расходились над его головой.

А мысли Яносика летели туда, где когда-то, много лет тому назад, еще совсем молодым, побывал он с великими охотниками: с дядей своим, Вавжеком Нендзой (которому медведь проломил нос), и с Ясеком Яжомбеком, его приятелем (которому нос проломила Кунда Гарендская, во время танца ударив его локтем), которые говорили так, что их никто не понимал, кроме них самих. Жива ли еще Веронка, дочь лесника? От нее услышал он впервые ту песню, под которую с тех пор мечтал и обдумывал планы походов.

Живут ли еще в избе лесничего близ Батыжовецкой долины она и ее сестры, Ирма и Ючи, и хромой брат их, Андриш, который играл на гармонике?

Жива ли еще она?

Он не знал о ней ничего. Трудно ходить в гости на Спиж да в Липтов, когда за твою голову обещана награда.

Но с неодолимой силой влекла туда Яносика мысль о Веронке. Такая тоска охватила его, что замирало сердце в груди. Никогда, никогда не бывало больше в его жизни такой ночи, как та. Никогда… И что-то несло его, как поток уносит ветку, которая, попав в него, кружится и несется все дальше, все дальше, увлекаемая течением.

«Что это меня манит? — думал Яносик. — Что меня туда зовет?»

И так как кругом ширилось смятение, а мужики устали, то Яносик решил дать им отдохнуть в Градке, а сам с товарищами, Гадеей, Матвей и Войтеком Моцарным, пошел лесами, расположенными у подножия Татр, в лесничество у Батыжовецкой долины.

Наступил вечер и уже всходили первые звезды, когда он остановился в лесу на небольшой поляне, где стоял домик лесника. Ручей шумел, и Яносик узнал этот шум; он остановился, закрыл глаза и прислушался. Казалось, ничего здесь не изменилось и между тем вечером и нынешним не пролегли долгие годы.

— Останьтесь здесь, — сказал он товарищам, — не то подумают, что мы идем грабить, и испугаются. Я оружие вам отдам, только чупагу возьму — от собак обороняться.

Три товарища легли в чаще, а Яносик направился к дому. Он подошел к калитке как раз в ту минуту, когда высокая, стройная женщина собиралась спустить с цепей дворовых псов.

— Эй! — крикнул Яносик через калитку.

— Кто там? — спросила женщина.

— Свой!

— А кто?

— Из Польши. Я здесь на охоте был когда-то, лет десять тому назад.

Статная женщина остановилась и выпустила из рук цепь. Спросила дрогнувшим голосом:

— Кто такой?

Яносик узнал ее и сказал громким шепотом:

— Яносик.

Женщина быстро подошла к калитке.

— Это вы, Яносик? Из Польши?

— Да, Веронка, это я.

Тише стало в темном лесу. Женщина перегнулась через ограду.

— Яносик. — Губы у нее дрожали. — Это вы? Вы?

— Отец жив? — спросил он быстро.

— Помер.

— А мать?

— Померла.

— А сестры?

— Замуж вышли. Нет их здесь.

— Андриш? Брат?

— Он здесь со мной. Одни с ним живем.

— А вы замужем?

— Нет.

— Кто же здесь лесник?

— Другой. Он не здесь живет. Здесь только мы с Андришем. И слугами. Откуда вы?

— Из Польши.

— Переночевать хотите?

— А пустите?

— Охотно.

— Не боитесь?

— Чего?

— Разве вы не слыхали от людей, что я разбойник?

— Все вы в Польше разбойники, — усмехнулась Веронка.

Яносик сейчас же понял, что весть о нападении на Градек не дошла еще сюда через леса. Значит, Веронка и не догадывается, что страшный Яносик Нендза Литмановский, разбойничий гетман, — это он.

— Куда вы идете?

— На работу. В Пешт. На железные рудники.

Веронка открыла калитку.

— Войдите, — сказала она. — Вы голодны?

— Нет. Только хотел бы поговорить с вами.

— За этим вы и пришли?

— За этим.

Веронка остановилась.

— Яносик, — сказала она, — ведь десять лет…

— А так же пахнет этот лес и шумит ручей, — отозвался Яносик. — Я как стал над ним, так мне показалось, что я никогда отсюда не уходил.

— А ведь десять лет вы его не слышали.

У Яносика забилось сердце.

— Веронка, — сказал он, — ты помнишь?

Женщина отвернулась.

— Помнишь?

Голос Яносика, разбойничьего гетмана, слегка дрогнул.

— Сколько небось перенесли вы за это время? — вполголоса сказала Веронка.

— Но я обещал вернуться и вот вернулся.

Голова Веронки невольно склонилась на плечо Яносика.

— Я старая уже, — сказала она.

— Тебе не больше двадцати семи.

— Это много.

— Я помню… Эх, девушка, — сказал Яносик, обнимая Веронку за талию, — я о тебе никогда не забывал. А ты меня вспоминала?

— Вспоминала.

Яносику хотелось схватить ее в объятья, прижать к себе, целовать, но он боялся обидеть ее чрезмерной смелостью. Они сели на скамью перед домом. Здесь было совсем темно.

— Веронка, — начал Яносик, — я всегда приказывал петь себе твою песню! Ты помнишь ее?

И он тихонько стал насвистывать.

— Помню, — отвечала Веронка.