Евгений Анташкевич - Харбин

Этот простой вопрос застал его врасплох, он туда-сюда бегал двадцать минут и не подумал о том, что он расскажет Соне о себе, ведь он сам напросился на прогулку, и надо было о чём-то говорить… кроме как о своих чувствах.

– Я, – он на секунду замялся, – я работал в институте до конца июля, тогда, в тридцать восьмом, меня призвали в армию, и… – он удивился, что врать оказывается так легко, – потом в одной глупой ситуации меня ранило, и я уехал домой лечиться…

Соня вздрогнула:

– Вас ранило? Тяжело?

– Нет, пустяки, но хватило, чтобы из армии уволиться, и потом я работал на фирме, по делам которой ездил в Китай, поэтому я сейчас здесь.

– А что за фирма, чем она занимается?

Нет, соврать – легко, а – о злые духи! – врать оказывается всё-таки трудно.

– Чем она занимается?

– Да!

– Она занимается… – он замялся и вспомнил фирму, в которой работает Саша, – доставкой строительных материалов…

Соня с удивлением посмотрела на него:

– Как Саша?

О добрые духи, удача сама идёт ему в руки!!!

– Да, да! Именно! Мы с Сашей практически работаем в одной фирме, только он здесь, а я там, в Японии…

– И вы часто с ним видитесь?

– Нет, нечасто, только… когда я приезжаю сюда!

– А часто вы сюда приезжаете?

– Не очень! – Это Коити сказал уже без воодушевления, задумчиво, и Соня это заметила.

– Вы чем-то расстроены?

– Нет, Сонечка, – Кэндзи взял себя в руки, – что вы?

Вдруг Соня по-русски взяла его под руку. Кэндзи сначала ничего не понял, он только почувствовал, как его обожгло и он как будто весь налился горячим свинцом. Он никогда не ходил с женщиной под руку, у японцев так не принято. Ему было непривычно и неловко, он не знал, как идти так, чтобы не дотронуться до Сониного плеча или бедра, а она, наоборот, плотно прижала к себе его локоть, прямо к талии, сквозь тонкую материю летнего платья она была тёплая. Кэндзи покачнуло.

– Вы споткнулись? Уже почти темно!..

– Нет, что вы!..

– Вам неудобно?

– Нет, что вы!..

– А когда вы видели Сашу в последний раз?

– Да вот, буквально, когда, 6-го, в понедельник…

– И как он?

– Он? Хорошо!

– Не изменился?..

О злые духи! Соня идёт под руку с ним, а спрашивает только об Александре.

– …А вы не женились, наверное, у вас уже есть дети? Сколько?

«Много злых духов, много-много! Почему я должен был жениться?» Но идти с Соней под руку было так приятно.

– Нет, Сонечка, я не женился…

– Почему?

– Некогда, всё время много работы, и постоянно я в разъездах… а вы… – Кэндзи запнулся…

– Вы хотите спросить, не вышла ли я замуж?

Коити посмотрел на неё и промолчал, ему стало неловко за его любопытство. Соня ничего не сказала и опустила голову. Они долго шли молча, дошли до виадука и уже почти перешли через него.

«Замужем ли я?»

Соне стало грустно от невольного напоминания о том, как она была замужем. От этого осталось только забытое стихотворение, которое она написала через несколько месяцев. Это стихотворение было как пропуск на свободу, и, когда свобода пришла, оно забылось, а сейчас вспомнилось, не сразу, слово за словом…

«Моё… короткое… замужество…» Она почувствовала, как Костя плотно прижал её локоть… и вспомнила.

«Иди!» – повторила про себя Соня и подняла голову.

– Костя, мне нужно на вокзал, купить обратный билет.

– А когда вы уезжаете?

– Завтра.

– Уже завтра?

– Да, если повезёт с билетом!

Соня смотрела на него. Он впервые так близко увидел её темно-карие глаза и коралловые губы, его снова залило горячим свинцом. У него было много женщин, но это были не те женщины, те были женщины по необходимости.

«Добрые духи, сделайте так, чтобы ей не повезло с билетом!»

– Ну что ж, идёмте в кассу.

Неожиданно для Сони Кэндзи помог купить ей обратный билет. Желающих было так много, что, когда стало ясно, что к кассе не протолкнуться, он попросил её подождать, а сам куда-то ушёл и через пятнадцать минут вернулся с билетом.

– А вы волшебник! – сказала Соня, и, когда вышли на площадь, она неожиданно поцеловала его в щёку.

Кэндзи мысленно за что-то ухватился и только благодаря этому устоял на ногах.

«Сколько же раз она будет меня сегодня казнить?»

Однако чем ближе они подходили к дому Адельбергов, тем она становилась грустнее, её шаг замедлялся, а голова опускалась все ниже и ниже.

Около калитки она вдруг попросила его, чтобы в дверь постучал он. Окна в доме были тёмные, Кэндзи объяснил, что в городе действует приказ об обязательной светомаскировке, но он и сам уже чувствовал, что дом пуст. Он открыл ей калитку, она пошла по дорожке и споткнулась о нижнюю ступеньку крыльца, потом неуверенно постучала три раза, постояла несколько секунд, сняла с локтя сумочку, вытащила оттуда что-то похожее на маленькую светлую книжечку и протолкнула её в щель почтового ящика. Ещё через секунду развернулась, сошла вниз, взяла Кэндзи под руку, они молча прошли весь город до самого её флигеля и остановились около калитки.

– Ну что, мой дорогой Костя, будем прощаться?

У Кэндзи в горле встал комок.

– Война кончается, мы ещё годик пробудем в Шанхае, я вот вам адрес написала, – сказала она и протянула маленький листочек. – Заходите, если будете там, вспомним наш Харбин, – Кэндзи услышал в её голосе дрожь, – а то мы можем переехать, мама хочет в Австралию, там много наших…

Кэндзи уже видел, что ещё секунда-другая – и она расплачется.

Он распрямил спину.

Соня взялась рукой за калитку, и вдруг он её остановил:

– Возьмите вот это, на память… – и он протянул синюю ученическую тетрадку, которую всё время, свёрнутую рулончиком, нёс в руке.

– Что это?

– Это?.. Если вы там ничего не поймёте, ничего страшного…

Соня взяла её:

– Вы за этим бегали?

– Да! – сказал Кэндзи и поклонился.

Александр бегом пересек несколько улиц, на ходу он видел, как тут и там мелькают фонарики. Он бежал, перескакивал через ограды, проламывался через сады и выскочил на берег Мацзягоу. Он бежал по прямой, преодолевая преграды, поэтому быстро оторвался от погони. Узкую речку перешёл вброд, потому что знал её с детства, и вышел на берег железнодорожного огородного питомника. Между грядками, кустами и хозяйственными постройками было где спрятаться. Всю ночь ему предстояло провести здесь, он знал, что в комендантский час через полицейские кордоны ему не пробраться. Он сел, прислонившись спиной к сараю, ноги были мокрые по колена, сначала он дрожал от холода, а потом в голову стали приходить мысли.