Евгений Анташкевич - Харбин

Все посмотрели на Тельнова, он уже собирался подсесть к столу, но остановился и сказал:

– Это вы всё германскую вспоминаете! Там просто было – не с народом, с иноверцами воевали, а вы Гражданскую вспомните! Да казачков тех! А? Александр Петрович?

Адельберг, Устрялов и Байков удивлённо переглянулись.

– Нет, Кузьма Ильич, мы Гражданскую и вспоминаем, вы не присутствовали, но только не про тех казачков, как вы изволите их называть!

– Да, Кузьма Ильич! Согласен! – сказал Байков. – И в германскую мы не с иноверцами воевали, а с теми же христианами, кого вы там нашли иноверцами?

– Нет, господа, эдак мы далеко уйдем, – произнёс Адельберг и уложил карты в деревянную коробку, где уже лежали мелки и щётка для чистки сукна. – Я, Кузьма Ильич, тоже иноверец! И Анна Ксаверьевна!

Тельнов понял, что сказал что-то невпопад, и смутился:

– Я не это имел в виду, Александр Петрович! И вы, и Анна Ксаверьевна…

– Я лютеранин, а Анна Ксаверьевна – католичка, так что ж вы имели в виду… – Адельберг внимательно смотрел на старика, тот смущённо молчал. – Опасная тема, не стоит продолжать. Покажите нам лучше ваши письмена.

Тельнов вздохнул, как будто бы почувствовал свою вину за что-то, и положил на стол несколько дощечек с иконами. Устрялов и Байков взяли по одной и стали разглядывать. Кузьма Ильич в это время то пытался встать, то снова садился.

– Вы, Кузьма Ильич, не переживайте. – Байков рассматривал иконку со всех сторон. – Изрядная работа, должен вам сказать. Я не специалист по иконописи, но, по-моему, вы их пишете, как на холсте, грунтуете, а потом пишете маслом, так?

Тельнов кивнул.

– Так вот, дерево – не холст, оно впитывает воду и делает это постоянно, то впитывает, то подсыхает, а краска трескается и облетает. Правильно? И вам приходится поверху подновлять!

Тельнов кивнул.

– А вы попробуйте всю доску покрыть лаком, как это делают китайцы, не пробовали?

– Нет!

– Так попробуйте. Этим самым вы доску как бы законсервируете. А по лаку пишите! Я думаю, так будет долговечнее, и краски будут много лет сохранять свою яркость и будут крепкими. Вот такой мой совет вам – за прикуп! А так, – Байков взял из рук Кузьмы Ильича другую иконку, – на мой взгляд, очень хорошо. Саша! – Он обратился к Адельбергу. – Скажи Кузьме Ильичу, как по-китайски будет лак?

– «Ци»! – сказал Адельберг, посмотрел на Тельнова и увидел его смущение. – Ну вот, господа, – мы провели – как это называется в Советской России? – «ликвидацию безграмотности»? Да? Николай Васильевич?

Устрялов тоже вернул Тельнову иконку:

– Да! Это так и называется – «ликбез»!

«Лик, бес» – «ликвидация бесов», – мелькнуло в голове у Тельнова.

Адельберг, довольный тем, что ему удалось вывести Кузьму Ильича из смущения, обратился к Устрялову:

– Николай Васильевич! Мы с вами не закончили о последних новостях «оттуда». Я с этим своим Симбирском увёл вас в сторону…

– Саша, – перебил его Байков, – ты, надо сказать, так красочно всё поведал! Я с удовольствием слушал! Ты хороший рассказчик! Тебе бы написать это всё, а Николай Васильевич помог бы опубликовать! Как идея?

Адельберг усмехнулся:

– Нет, Николай! По писательской части у нас ты. Если хочешь, могу подарить сюжет.

– Шутишь, Александр, чужого не берём-с! Да! Так что там, в Советах? – И Байков перевёл взгляд на Устрялова.

– Возможно, скоро не станет Ленина, – спокойно ответил тот.

– И вы об этом говорите вот так? – Байков снял пенсне и близоруко уставился на собеседника. – Как будто в Чуринский магазин привезли очередную партию тёртого хрена?!

– К чему тут эмоции? Когда-нибудь нас всех не станет…

– Про нас всех никто не заметит, кроме наших близких, а Ленин… Не с него ли всё началось?

Устрялов встал:

– Немного разомну ноги, господа. – Он был высок и тяжёл, засунул руки глубоко в карманы, прошёл к окну и развернулся к собеседникам. – И с него, уважаемый Николай Аполлонович, и не с него! Но уверен, что на нём не закончится!

Байков, видимо, не расслышал последней фразы, Адельбергу показалось, что сегодня его старый друг и сослуживец был особенно эмоционален.

– Как так? Разве не он приехал в Россию и устроил Октябрь?

– Он-то он! Но он приехал в Россию после Февраля! Заметьте!

Адельберг смотрел на гостей, слушал их и думал о том, что он сам так и не смог ничего объяснить себе… хотя и пытался все эти годы.

– Ну и что? Февраль принёс в Россию свежий ветер…

– Который всё и смёл!

– Что вы имеете в виду?

– А то, что он дал столько демократий и свобод, что Россия не смогла их переварить. – Устрялов на секунду замолчал. – Дело в том, уважаемый Николай Аполлонович, что у Февраля не было заказчика!

– Как это?

– А так! У каждой революции есть свой заказчик. Если бы у Февраля заказчиком был чеховский Лопахин, помните, из «Вишнёвого сада»? Только не один Лопахин, а много Лопахиных, чтобы весь народ был – Лопахины!

– Да, был такой персонаж! – подтвердил Байков.

«Помним!» – сам себе на вопрос Устрялова ответил Адельберг; ему становилось всё интересней, в словах гостя он слышал какую-то глубинную правду, которая до этого была от него скрыта.

– Вот и получается, – спокойным, сильным голосом продолжал Устрялов, – что Февраль зрел, зрел, а состоялся благодаря нескольким тысячам жителей Петрограда, которым не понравились очереди за хлебом, что было вполне оправданно для страны, которая ведёт многолетнюю и тяжёлую войну. А строй, я имею в виду монархический строй в России, к тому времени одряхлел до такой степени, что это лёгкое революционное волнение его и смело…

– Тут вы, наверное, правы! Николаша в каком году бросил гвардию на фронт? В шестнадцатом? – Байков обратился к Адельбергу.

– Да! – подтвердил тот.

– Поэтому, если бы он этого не сделал, не сделал этой ошибки и не лишил бы столицу верной ему гвардии, то Февраля могло и не произойти! Не так ли?

– И так, и не так! Февраля в том виде, в котором он произошёл, могло действительно не случиться, а вот с Октябрём может оказаться посложнее.

Все внимательно смотрели на Устрялова.

– Прямого ответа на этот вопрос я вам не дам – относительно неотвратимости Февраля. Такие, как я, его долго готовили, вспомните Государственную думу. Но и здесь вы со мною спорить не станете, большевики пообещали России то, чего много миллионов русских крестьян ждали несколько сотен лет…

– Землю?

– Я думаю, что да! Я могу привести вам один пример из восемнадцатого года, причём из Берлина. Занятный пример!

– Интересно! – Байков снял пенсне, протёр его и надел на переносицу. – Слушаем!

Адельберг смотрел на Байкова и Устрялова и был рад тому, что его не приглашают принять активное участие в разговоре. Он мог оставаться просто слушателем, так ему было легче осмысливать то, что сейчас говорилось в его кабинете.