Ирина Измайлова - Робин Гуд

Лестеру, тогда почти безземельному рыцарю, Генрих выделил дополнительные владения и приблизил его к себе. И граф не упустил нового случая доказать, сколь важно иметь его при себе. Когда спустя пятнадцать лет возникла ссора между королем и его старшими сыновьями, именно Лестер (хотя об этом мало, кто знал) убедил Генриха II, что юный Ричард, уже тогда знаменитый воин и любимец всего войска, замышляет убить своего отца. Разъяренный король, в свою очередь, готов был решиться на убийство сына, и тому, вместе со старшим братом Генрихом, пришлось открыто выступить против родителя, в союзе с французским королем Филиппом [23]. Но в ту пору английский король был уже достаточно силен и подавил восстание, вынудив сыновей к покорности. И вновь Лестер получил благодарность и деньги за верное служение, несмотря на то, что король, в конце концов, понял: убивать его сыновья не собирались.

А потом время короля-законодателя кончилось. В году 1189 от Рождества Христова он, усталый и прежде времени одряхлевший, отдал Богу душу, и на престол вступил Ричард, еще раньше потерявший старшего брата. И вот тут удачи предупредительного графа кончились: молодому королю не хотелось держать его при себе. Знал ли он, кто некогда обманул его отца и едва его не погубил? Возможно, и не знал, но мог догадываться. Да и вообще, Ричарду не нравились вкрадчивые и предупредительные вассалы. А, кроме того, его настраивала против Лестера мать – кто-кто, а уж Элеонора Аквитанская видела графа насквозь и не желала, чтобы тот был при ее сыне. Принц Джон, тогда еще мальчик, слышал однажды, как королева сказала Ричарду: «Лестера лучше всего отдалить: пока ты могуч, он будет тебе ковры стелить под ноги, а случись с тобой беда, выроет на твоем пути яму и покроет таким же ковром, чтобы ты не приметил! Может, я и ошибаюсь, но прежде чутье мне редко изменяло».

Джон знал все эти истории и отлично понимал, почему в отсутствие Ричарда граф-саксонец стал выказывать принцу такую пылкую преданность. Скорее всего, на Лестера можно было положиться – если король вернется, графу ничего хорошего не светит: многие свои лихие указы о налогах и ущемлении прав городов Джон писал почти под его диктовку. Значит, Лестер всей душой хотел бы воцарения младшего сына Генриха.

И все же он вызывал у принца неприязнь, его общество тяготило Джона, и когда граф уехал на два с лишним месяца, это был просто праздник. А теперь вот он вернулся, да еще отыскал его высочество на охоте. То есть, не на охоте, но, во всяком случае, во время отдыха… И ведь, хочется или нет, а придется принять этого старого лиса.

– Простите, что нарушил ваш покой, мессир, но у меня важнейшее сообщение!

Лестер стоял в проеме шатра и улыбался в свою пышную окладистую бороду. Ведь вот, ему уже под шестьдесят, а седины совсем чуть-чуть, даже в бороде, не говоря уж о шевелюре. Или это потому, что у него волосы светлые? Но лицо тоже моложавое – гладкое. Морщин много только вокруг глаз – светлых, широко поставленных, как правило, опущенных – в глаза он почти никогда не смотрит. Интересно, почему?

– Садитесь, граф, – Джон кивнул на подушки.

– Благодарю. И если ваше высочество позволит, я налью себе немного вина.

С этими словами он потянулся к фляге.

– Там вода, – не без злорадства сообщил принц (ага, забыл за два года!). – Но, если хотите, вино принесут.

– Благодарю, – столь же вкрадчиво произнес граф и снял с плеча кожаную дорожную сумку с вышитым на ней графским гербом, из которой неторопливо извлек деревянную бутыль в кожаной оплетке. – У меня есть свое.

Отпив пару глотков, удовлетворенно причмокнув и скинув с плеч запыленный дорожный плащ (прямо на ковер!), Лестер, наконец, заговорил о том, из-за чего явился:

– Вы, без сомнения, уже знаете, мой принц: суд в Вормсе завершился.

– Какой суд? – растерялся Джон, лихорадочно пытаясь вспомнить, где находится этот самый Вормс, и представляя разгневанное лицо своей матушки («Ну, географию-то, хотя бы, ты можешь выучить, Джони?! Этак ты, как те несчастные, что отправились в Первый Крестовый поход, будешь спрашивать в каждой встречной деревне: а не здесь ли град Иерусалим?»). [24]

– Вы еще не знаете? – граф поднял брови. – Хотя, да, я, вероятно, один из первых, кто привез эту весть в Англию. Вам известно, что ваш брат, его величество король Ричард, два года, как оказалось, провел в плену. Сперва у герцога Леопольда Австрийского, потом у германского императора, а потом вновь у Леопольда?

– Ну, это-то я знаю! – не без раздражения воскликнул принц. – И что?

– Узнав об этом ужасном поступке императора и герцога, его преосвященство Папа Римский потребовал освобождения Ричарда.

– Это мне тоже известно! – Джон начинал терять терпение (и этот туда же – разговаривает с ним, как с полоумным!). – О том, что герцог и император, как его там зовут… что они обвинили короля во всяких преступлениях и потребовали суда над ним, в Англии, тоже знают давно. Так, выходит, суд уже был? [25]

– О да, мессир, мой принц! И я был свидетелем заседания Германского сейма и этого суда. Император, кстати, его зовут Генрихом, как звали ваших покойных отца и брата, так вот, он там тоже был. Был там и герцог Леопольд, и от их имени глашатай выдвинул обвинения, которые я не стану перечислять, дабы не утомить ими вашего высочества. Но ваш блистательный брат сумел так ответить на все эти обвинения, что зал суда хором возглашал ему приветствия, и все рыцари, собравшиеся в Вормсе, горожане, знать, священство, – все без исключения, принялись славить Ричарда Львиное Сердце. Думаю, вас, мой принц, радует эта весть?

Джон раздумывал, чем бы запустить в ненавистного графа? Подушкой? Совсем не больно… Флягой? Но в нее только что налили прохладную воду – жалко! А граф, между тем, вновь заговорил:

– И так, суд полностью оправдал короля Англии. Но немцы есть немцы, и не соблюсти всех условий, вернее всех условностей, они тоже не могли. Герцог Австрийский, раз он взял Ричарда в плен, пускай и совершенно незаконно, имеет все же право на выкуп. Ну, а на две трети выкупа имеет право его император, который, уж будьте, покойны, от этих денег не откажется. Тут им и папа не указ, и сейм не помеха. Так что выкупа они требуют, и пока он не выплачен, король останется в Германии.

– Сколько? – уныло спросил принц.

– Я же сказал, – голос графа стал уж слишком вкрадчивым. – Пока не будут выплачены деньги.

– Я спросил, сколько денег, а не сколько времени! – наконец сорвался Джон. – Или вы чересчур саксонец, чтобы понимать по-французски?!

Но этим Лестера было не пронять. Куда там! Казалось, он даже был рад, что разозлил принца. Улыбка, мелькнувшая в окладистой бороде, ясно об этом говорила.