Владимир Москалев - Гугеноты

— А вы, адмирал? Что будете делать вы?

— За меня не беспокойтесь, я выберусь из этой передряги. Странно, как быстро парижане узнали об опале Гиза. Теперь я не завидую мадам Екатерине. Завтра к утру, она останется совсем одна, с ней будут только ее распутные фрейлины. Что она предпримет, когда обнаружит, что ни Гизов, ни Бурбонов, ни Шатильонов в Париже нет и ей не на кого больше опереться, потому что у нее нет ни полководцев, ни солдат? Впрочем, останутся старый коннетабль, Сент-Андре и король Наваррский.

— Гиз, может быть, останется тоже.

— Получив отставку? Ни в коем случае. Вы же знаете, как он горд, надменен и спесив. А теперь прощайте, господа, меня уже ждут. Сможете ли вы уберечь королеву Наваррскую? Иначе мадам Екатерина отдаст ее этим фанатикам на растерзание, как голодной собаке бросают кость, чтобы только она замолчала.

— Именно этим мы сейчас и заняты, адмирал.

Колиньи кивнул и тут же исчез в сопровождении двух дворян, своей личной охраны.

Лесдигьер и Монморанси прошли до конца галереи, затем поднялись по винтовой лестнице на следующий этаж и попали в коридор. Второй по счету была дверь в покои королевы Наваррской, и они попросили караульного, дежурившего у двери, доложить о них.

Жанна Д'Альбре почти не была знакома с маршалом и совсем не знала Лесдигьера, а потому под ее напускной маской равнодушия таился плохо скрытый вопрос: что надо здесь этим двум людям в этот час?

— Я слушаю вас, господа, — сказала она, не садясь и не приглашая визитеров присесть тоже, а, напротив, встав прямо перед ними: высокая, худая, с горящими глазами, с блуждающей улыбкой на губах.

— Ваше Величество, — начал маршал, — прежде всего я, хочу заверить вас в том, что перед вами друзья. Мы пришли предложить вам свои услуги и свою помощь.

— Помощь? — изумилась королева Наваррская, высоко вскинув брови. — Мне? Но с какой стати? И отчего вы решили, что мне угрожает какая-то опасность?

Жанна Д'Альбре была женщиной осторожной и не доверяла никому в Лувре, кроме Колиньи, которого она называла братом, не стесняясь при этом ни друзей, ни врагов. У нее не было никаких причин верить в чем-либо этим двум людям, и она теперь присматривалась к ним, стараясь по их выражению, мимике и жестам понять, кто перед ней и чего они хотят.

— Я вижу, — произнес маршал, — Ваше Величество не доверяет нам. А поскольку так, я прямо перейду к делу. Вам, как королеве гугенотов, должно быть, известно о собрании протестантов, которое они проводили в Васси первого марта?

— Да, сударь, мне это известно, — холодно ответила Жанна. — Мне известно также то, что собрание это, вполне легальное, не нарушало ни единого пункта январского эдикта. И мне непонятно, как могли безоружные протестанты пойти на конфликт с армией, которую вел за собой герцог де Гиз, а ведь именно так он представил случившееся.

— Он обманул вас.

— Я не разговаривала с ним.

— Герцог напал на гугенотов и устроил настоящую резню. Около семидесяти человек остались лежать убитыми близ риги, у которой они собрались, более ста оказались ранеными. Это было запланированное убийство, и он готовился к нему. Ваши гугеноты вели себя смирно, как овечки, а Гиз, будто волк, набросился на них и перерезал больше половины.

Жанна застыла, будто изваяние. Ни единый мускул ее лица, ни жест, ни взгляд неподвижных глаз, устремленный перед собой, не могли указать на то, что женщина эта жива, а не превратилась в золотого истукана под рукой Мидаса [46] Мидас — фригийский царь, наделенный Дионисом способностью превращать в золото все, к чему бы он ни прикоснулся (мифол.). .

Она молчала, в упор глядя на маршала и пыталась вникнуть в то, какой урон истинной вере нанесло это трагическое происшествие. Потом опустила глаза, отошла в сторону, постояла молча. Обернулась, вновь заглянула маршалу в лицо:

— И королева-мать знает об этом?

— Гиза приперли к стене; он вынужден был признаться, — ответил Монморанси.

— Вынужден?

— Да, мадам.

— Кто же мог его вынудить?

— Человек, который был свидетелем этой бойни, жив, и он стоит перед вами, Ваше Величество, — маршал указал рукой на Лесдигьера.

Жанна перевела взгляд на юного гугенота.

— Вы? — только и спросила она, сглотнув слюну, словно стараясь проглотить ком, внезапно подступивший к горлу.

— Да, Ваше Величество, — склонившись, ответил юноша.

— Вы принимали участие в избиении гугенотов?

— Ваше Величество, я действительно был там, но это совсем не означает, что я участвовал в избиении своих братьев по вере.

— Братьев по вере? — переспросила Жанна, пытливо вглядываясь в лицо молодого человека. — Значит, вы один из тех, кому удалось спастись?

— Да, Ваше Величество.

Она молчала и не сводила с него своего изучающего взгляда.

— У вас открытое лицо честного человека, вам хочется верить. Как вас зовут?

— Шевалье де Лесдигьер.

Жанна нахмурила лоб:

— Я знавала одного Лесдигьера, он стар и живет в Лангедоке, близ Монпелье. Он присутствовал на нашей с Антуаном свадьбе и был одним из самых близких соратников моего мужа во всех его походах. Генрих II почему-то невзлюбил этого славного воина, бывшего в свое время придворным, вероятно, из-за его протестантского вероисповедания, и его взял к себе Антуан Наваррский. Знаком ли вам этот господин?

— Ваше Величество, вы говорите о моем отце.

— Я так и знала, — взгляд ее сразу потеплел, она подошла ближе. — Теперь я даже вижу сходство в ваших чертах. Хвала Господу, что вы не католик и, значит, не подосланы ко мне королевой-матерью.

— Слава Богу, — шумно вздохнул маршал, увидев слабую улыбку на лице Жанны, — теперь вы поверили, что мы пришли сюда как друзья.

— Ах, у меня их так мало, и с каждым днем остается все меньше.

— Ваше Величество, знайте, отныне в моем лице вы всегда будете иметь самого преданного слугу, — сказал Лесдигьер. — Его светлость де Монморанси подтвердит вам это, а также заверит вас и в своих верноподданнических чувствах.

Жанна повернулась к маршалу.

— Ваше Величество, — сказал тот, — вам должна быть известна моя лояльность по отношению к обеим партиям, а также и то, что я всегда по мере моих сил стараюсь предотвратить вооруженные столкновения двух группировок, но, к несчастью, не в силах уничтожить религиозные распри внутри государства. Я, скорее католик, чем гугенот, но более политик, чем католик. Вопросы религии не волнуют меня в той степени, в какой ими озадачены представители двух враждующих партий, однако я обеспокоен ими в той мере, в какой они тормозят развитие и процветание Французского королевства и препятствуют его мирному существованию. Поэтому я всегда готов встать на сторону угнетенных.