Владимир Шатов - Между жизнью и смертью

- Значит помнят. - Важнее сала оказалась мысль, что его не забыли, не предали, не отреклись.

Возможно, именно это позволило каторжанину выжить в самые тяжёлые месяцы каторги, ведь до радостной весточки из дома его часто мучил вопрос:

- А стоит ли драться за жизнь? Зачем? – он почти забыл свой зарок не унижаться ради пищи, несколько месяцев впроголодь кого угодно заставят думать только о еде. - Может быть лучше сложить руки, начать пить кипяток из снега, дабы заглушить чувство голода и в полубессознательном состоянии, какое я достаточно наблюдал вокруг, навек заснуть?

Для многих в бараке именно такой исход казался лучшим. Многие так и делали, постепенно становясь доходягами и незаметно для соседей оказываясь в открытой промёрзлой яме за ограждением лагеря. Неважно кем они были раньше и неважно, сколько им лет. Ведь умирали скорее те, кто позволял себе опускаться, и решающими факторами оказались не здоровье и не молодость, а решимость и состояние духа.

- Нет, буду держаться. – Решил после весточки Шелехов. - Лишь бы помнили обо мне домашние…

В самое тяжёлое для Григория время пришла спасительная посылка, но тогда внезапно возникла ещё одна проблема.

- Как быть с полученной передачей, чтобы её не украли, или не отняли блатные?

Вот здесь его выручило этапное знакомство. Врач Кошкин, с которым он познакомился на этапе, стал к этому времени главным и единственным врачом маленького стационара, и Григорий смог спрятать у него свои продукты. Так он стал понемногу крепнуть и учиться валить лес.

Женщины не могут спокойно жить без чёткого плана на будущее, без наивной уверенности, что мифическое завтра зависит только от неё самой. Самые захудалые из них каждую минуту в деталях рисуют себе завтрашний день, что оденут, куда пойдут, с кем познакомятся. Мечты эти, как правило, имеют к реальной жизни такое же отношение, как серая быль к красивой сказке. Да это и не важно, ведь завтра будет новый день, а значит, возможность наметить новую жизнь.

- Где он? Как он? - самой страшной для Антонины Шелеховой в первые месяцы исчезновения мужа оказалась неизвестность.

Когда Григорий не вернулся со смены, она, подождав до вечера, бросилась к соседке, якобы за солью. Её муж Константин только проснулся после ночной и, не смущаясь, сидел в жарко натопленной комнате в линялой майке и трусах.

- А соседушка! – обрадовался он, почёсывая вывалившийся живот. - Проходи… За чем пожаловала?

- Соли бы мне. – Прикинулась простушкой Тоня. - Сварила Григорию борща, кинулась, а соли ни крупинки.

- Наталья вынеси соли! – крикнул он жене, возившейся в другой комнате. – Что-то ты поздно мужу борщ варишь, или не до того было?

Сосед посмотрел на Тоню с масляной улыбочкой, большого любителя женского пола. Когда-то давно он сам засматривался на неё и даже в жёны взял девушку из другого посёлка, отдалённо напоминающую Антонину. Та обиженно ответила:

- Так нет его ещё с работы!

- Как нет? – удивился Костя. - Из лавы мы выехали вместе, всё вроде нормально было.

- Так, где же он?

- Не знаю, – протянул сосед. - Он потом пошёл в контору, Семён переказал, что его зачем-то вызывают, а я домой.

Антонина задумчиво попрощалась с соседями, не глядя, схватила спичечный коробок с солью и побежала на шахту. Сердце её стучало так сильно, что ей казалось, встречные люди слышали его и удивлённо оборачивались в след. На самом деле они провожали взглядом красивую молодую женщину с обезумевшими глазами, многие догадывались, в чём дело.

- Пропал муженёк и видно не у зазнобы сидит.

В шахтную контору её не пустили. Знавший её с рождения дядька Матвей, упорно глядя в сторону сказал:

- Не положено гражданочка!

- Мне бы только узнать, куда делся муж мой! – Антонина умоляюще смотрела на пожилого бойца ВОХРа. - Спросить бы у кого, не видели ли его?

- Не положено! – громче, чем следовало, приказал охранник, а потом, понизив голос сказал. - Иди домой дочка, вечером зайду, расскажу.

Антонина еле дождалась, пока он постучит в дверь их хаты. Домашняя работа валилась из рук. Борщ выкипел, каша подгорела. Дети, пятнадцатилетний Петя и десятилетняя Сашенька удивлённо смотрели на мать, не понимая, что с ней. Об отце они не спрашивали, после школы она сказала, будто он уехал по делам.

- Маманя случилось чего? – наметившимся баском поинтересовался сын. - Ты сама не своя…

- Ничего Петенька, – ответила Антонина. - Это я запарилась совсем, посижу, отдохну…

Так она и сидела молча, пока не пришёл дядька Матвей. Антонина бросилась к нему и внезапно остановилась, поняв по выражению его лица, что случилось страшное.

- Прости дочка. – Дядька, работавший с её отцом, сгорбился на табурете. - Когда ты пришла у нас из органов шуровали, не мог говорить.

- Откуда?

- Из НКВД, откуда ещё…

Старый шахтёр, по состоянию здоровья перешедший на работу в охрану медленно свернул и закурил самокрутку. Неторопливые движения раздавленных непосильным трудом пальцев не давали говорить языку, очень уж ему не хотелось огорчать Антонину. Он выпустил из вислого носа объёмную тучу табачного дыма и сказал:

- Беда!

- Говори скорее…

- Забрали твоего Григория.

- Как забрали? За что?

- То мне не ведомо…

- Здесь, какая то ошибка!

- Ясное дело! – Дядька Матвей пожал костлявыми плечами. - Только оттуда пока что никто не вернулся.

- О, Господи!

На следующий день Антонина затеяла генеральную уборку. Сидеть без дела она не могла, тоска сжирала её нутро. Механически выполняя знакомую работу, она успокаивалась, но мысли резво перескакивали с Григория на детей, потом на себя и обратно.

- Как же жить дальше? – думала она. - За что же мне такое наказание? Только жить начали…

Как всякая женщина она идеализировала прошлое, когда ей было выгодно. Григорий теперь представлялся идеальным мужем, без видимых недостатков.

- Где ты сокол мой? – Антонина выронила тряпку, которой она протирала стол. - Кому я нужна с двумя детьми…

Она бросилась к зеркалу и преувеличенно внимательно стала рассматривать отёкшее от слёз лицо, каждую проявившуюся морщинку. Обследование только ухудшило её настроение. Бабий век короткий, вместо свежей девушки в зеркале отражалась уставшая взрослая женщина.

- Как за мной раньше парни бегали, – вслух сказала она. - Прохода не давали.

- Да ты и сейчас хороша…

Антонина резко обернулась, посреди неприбранной хаты стоял Николай Симагин.

- Как ты вошёл? – смутилась она. - Я не слышала… Ой! Я не одета.

Женщина метнулась за занавеску, отгораживающую супружескую кровать и смущённо пробормотала:

- Подожди, я только кофту накину…

- Не спеши Тоня, – Николай впервые за много лет назвал её девичьим именем. - Я пока закурю… Поговорить нам надо.